Побежденный дьявол Барбара Картленд Похоже, сам дьявол поселился во дворце графа, недавно унаследовавшего поместье Ярд. Слухи о бесчинствах и оргиях, которые устраивает там прислуга в отсутствие хозяина, будоражат деревню. Сможет ли дочь викария Дорина, возмущенная бездействием графа, убедить его в том, что пора навести порядок в собственном доме, или силы зла победят и ее? Барбара Картленд Побежденный дьявол Примечание автора Во второй половине девятнадцатого века во Франции получило широкое распространение обращение к черной магии. Культовые обряды в основном практиковались в высших слоях общества где царили всеобщая праздность и разврат. Богоотступники поклонялись сатане, проводили черные мессы, пытались вызывать духов, изучали способы продлить жизнь и оккультные науки. Однако в Британии магией занимались и сельские жители, среди которых прочно укоренилась вера в могущество злых чар. В Эссексе, на востоке Англии, эти предрассудки были особенно сильны, так как считалось, что именно там водится наибольшее количество колдунов. Но ничто не могло превзойти фантастические оргии в пещерах Адского Огня, где в восемнадцатом веке сэр Френсис Дашвуд служил черную мессу, обставляя церемонию с такой пышностью, на какую не был способен никто из его предшественников и последователей. Пещеры эти находятся в Хай-Уайкомбе, графство Бакингемшир, и по-прежнему открыты для публики. Глава 1 1818 год — Угадай, кого я сейчас видела?! — воскликнула Розабелл, врываясь в столовую. Ее сестра, Дорина, подняла глаза от стола, за которым восседала, раскладывая по тарелкам тушеное мясо, распространявшее по комнате аппетитный запах: — Ты опоздала, Розабелл! — резко ответила она. — Знаю и прошу прощения, зато я только что встретила графа. — Где это, интересно? — промямлил Питер с полным ртом. — В парке. Дорина обошла вокруг стола, чтобы поставить тарелку перед сестрой, и рассерженно заметила: — Сколько раз тебе говорили, Розабелл, чтобы ты не смела ходить в парк, особенно теперь, когда в поместье поселился новый граф! Когда же ты станешь меня слушать? Пока он не пригласит тебя сам, забудь дорогу в парк! — Но нам всегда позволялось гулять где угодно, — капризно ответила Розабелл. — С чего вдруг он станет запрещать нам? — Потому что он хозяин всего имения, глупышка! — вставил Питер. Мальчику только исполнилось одиннадцать, возраст, в котором всех девчонок считают глупыми и назойливыми созданиями, и поэтому он добавил, словно сестра и без того не поняла: — Он мог велеть задержать тебя за нарушение границ его собственности, поэтому Дорина права: нужно держаться подальше от парка. Розабелл надула губки и сразу стала очень хорошенькой. — По-моему, ты нарочно хочешь, меня огорчить! — фыркнула она. — Подумай только, как это занятно — увидеть графа! Он ехал верхом в компании трех очень красивых джентльменов. — Он видел тебя? — встревожилась Дорина. — Я сидела с Ровером в кустах, свернувшись клубочком, чтобы меня не заметили. — Ты должна пообещать мне, что больше не будешь ходить в парк, — твердо объявила Дорина, — и кстати, в лес тоже! Розабелл и Питер протестующе завопили: — Но почему, Дорина? Мы всю жизнь ходили в лес! Если и туда нельзя, остается гулять лишь по пыльной дороге, а это ужасно скучно! — Знаю, — согласилась Дорина, — но, пожалуйста, послушайтесь хотя бы на этот раз! Что, если граф увидит вас и арестует за вторжение в его владения? Это может обернуться огромными неприятностями! — Я все же никак не пойму, в чем дело! — мятежно пробормотала Розабелл. Ей было всего пятнадцать, а в эти годы ребенок терпеть не может, когда ему указывают, что делать. Но говоря по правде, она, как и Питер, любила старшую сестру, и оба чаще всего были очень послушны. С тех пор как Дорине после смерти матери пришлось вести хозяйство, брат и сестра не доставляли ей хлопот. Дверь столовой распахнулась, и на пороге появился отец. Преподобный Проспер Стенфилд был чрезвычайно привлекательным мужчиной. Его волосы, только начавшие седеть, немного растрепались, а рассеянный взгляд говорил о том, что он, как всегда, увлекся работой в саду и вовсе не желал, чтобы его отрывали от любимого дела по столь ничтожному поводу, как обед. Викарий всегда интересовался садоводством, особенно разведением редких сортов кактусов. Но смерть жены принесла ему столько горя, что Дорина боялась, как бы отец не покончил с собой. С тех пор викарий все свободное время посвящал занятию, которое помогало ему забыться. Заметив, что отец на этот раз сам вспомнил о необходимости вымыть руки, Дорина мягко, голосом, в котором звучала любовь, спросила: — Ты хорошо провел утро, папа? Надеюсь, твои растения блаженствуют под ярким солнышком? — Совершенно верно. И знаешь, тот, самый маленький росточек, над которым ты подсмеивалась, наконец начал тянуться вверх. — Ты должен непременно показать его мне после обеда! — ответила Дорина, и еще раз поднявшись, поставила перед отцом тарелку с тушеным мясом и овощами. При этом девушка не преминула отметить, что Розабелл плохо ест капусту, зато Питер положил себе так много картофеля, что отцу почти ничего не осталось. Однако она ничего не сказала и, молча налив отцу сидра, бочонок которого подарил местный фермер, взяла в руки нож и вилку. Хотя Дорина никогда не жаловалась, ей, однако, приходилось прилагать немало усилий, чтобы хорошо накормить семью на те скудные средства, которые выделял на хозяйство отец. И если бы не старая нянька, проявлявшая немало хитрости, чтобы вынудить фермерских жен, приходивших по воскресеньям в церковь, подарить ей утку, курицу или несколько голубей, всем им пришлось бы довольствоваться кроликами или самой дешевой и костлявой говядиной. Няня готовила хорошо, но без всяких затей, поэтому еда за столом была обычно питательной, но не слишком разнообразной. Однако, помимо этого, у Дорины были и другие поводы для беспокойства. Вот и сейчас она не могла ни о чем думать, кроме необходимости отправить Питера в хорошую школу, предпочтительно Итон, где учились его отец и дед. А тут еще Розабелл с каждым днем все больше хорошела, превращаясь в красивую молодую девушку, прекрасно сознающую силу своих чар. Розабелл, рассердившись на сестру за несправедливые, по ее мнению, упреки, в пику ей обратилась к отцу: — Представляешь, папа, я сегодня утром видела нового графа! Он ехал на таком великолепном черном жеребце, какого я никогда раньше не видала в конюшнях Ярда. — Новый граф? — повторил викарий рассеянно, поскольку мысли его были заняты совсем другим. — Долго же он добирался до дома! — Он был во Франции, — пояснила Дорина, — с оккупационными войсками. Недавно их численность начали сокращать, и многие солдаты вернулись домой. — Да-да, конечно, — кивнул отец, — хорошо, что теперь есть кому приглядеть за домом и поместьем. — Надеюсь, граф сам догадается, что ему нужно сделать, — подчеркнула Дорина. Отец промолчал, зато вновь оживилась Розабелл: — Я слыхала, как миссис Чемпион рассказывала няне, что в Большом доме устраивали шумный прием. Говорят, там были леди, сверкавшие драгоценностями, как рождественские елки, а джентльмены пили так, что, должно быть, опустошили половину погреба. — Это всего лишь сплетни, — воскликнула Дорина, — и тебе не к лицу их повторять! — Я только пересказываю слова миссис Чемпион. — Вряд ли она знала, что ты подслушиваешь! — Но как я могла не слушать, когда миссис Чемпион так глуха, что всегда кричит? Дорина решила, что продолжать этот спор ниже ее достоинства. Кроме того, она полагала, что Розабелл не стоит слишком уж интересоваться делами графа, и поэтому постаралась сменить тему, заговорив с отцом о делах прихода. Однако дети не могли думать ни о чем, кроме приема в графской усадьбе, поскольку в их тихой деревушке Литл Содбери нечасто случалось подобное, и иногда месяцами не происходило никаких событий. — Мне бы хотелось посмотреть на лошадей графа, — вздохнул Питер, — хотя вряд ли удастся на них прокатиться. — Держись подальше от конюшен! — велела Дорина. — По-моему, я уже говорила об этом, еще четыре дня назад, когда приехал граф! — Но конюхам даже нравится, когда я туда прихожу, — запротестовал Питер. — Старый Хокинс говорит, что я прекрасно справляюсь и умею чистить лошадей не хуже любого его грума, и знаешь, Дорина, он тысячу раз позволял мне объезжать загон. — Но это совсем другое дело. Мы прекрасно знали прежнего графа, и он к нам очень хорошо относился, — покачала головой Дорина. — Сколько раз повторять — нельзя никому навязываться, и неприлично заявляться в дом совершенно незнакомого человека только на том основании, что тебе позволял это его дядя. — А что, если он окажется не таким добрым, как старый граф? — осведомилась Розабелл. — Что мы будем делать? — Обходиться без его милостей, — резко бросила Дорина и, взглянув на отца, чьи мысли, по-видимому, были где-то далеко, спросила: — Папа… я все думаю… не стоит ли… нанести визит графу, поскольку он не был в церкви в воскресенье. Несколько мгновений у викария был такой вид, словно он не совсем понимал, о чем идет речь. Наконец, что-то сообразив, он ответил: — Если я понадоблюсь его милости, он пришлет за мной. Я слишком занят, дорогая, чтобы тратить время на пустые поездки. Дорина не стала напоминать, что вся поездка займет не больше десяти минут. Граф может отказаться принять отца, и тогда получится, что он и в самом деле проездит впустую. Поэтому девушка лишь спокойно кивнула: — Ты, конечно, прав, папа. Возможно, мы увидим его в церкви в следующее воскресенье. Правда, про себя она посчитала это весьма маловероятным. Кроме того, вся деревня была крайне разочарована тем, что после прибытия графа в дом предков фамильная скамья Ярдов во время воскресных церковных служб по-прежнему пустовала. И как раз в этот день прихожане воспылали внезапным благочестием, которое в действительности объяснялось тем, что они сгорали от любопытства. Народу было куда больше обычного, и даже Дорина поймала себя на том, что до самого начала службы постоянно поглядывала в сторону западного придела. Теперь же, наслушавшись сплетен, распространявшихся по деревне с молниеносной скоростью, она вполне уверилась, что новый граф далеко не набожен и семья викария скорее встретится с ним случайно, чем в доме Божьем. Дорина собрала посуду и отнесла на кухню, где нянюшка уже вынула большой пудинг и покрывала его клубничным джемом. — Не забудь положить отцу порцию побольше, — наставляла она питомицу. — Последнее время он совсем не ест. — Он съел все тушеное мясо, которое было у него на тарелке, — возразила Дорина, — и, по-моему, ему понравилось. Очень вкусно, нянюшка. — Делаю что могу, — сухо бросила няня, — но нельзя слепить горшок, не имея глины, так что если не желаешь голодать на следующей неделе, попроси у отца денег. — Не имеет смысла, няня. Ничего у него нет, — покачала головой Дорина. — Вчера вечером мы вместе подсчитывали расходы, и отец расстроился, что не может пока купить новый кактус, из тех, что так хорошо растут в Кью-Гарденз. — Ну что мне на это сказать? — язвительно осведомилась нянюшка. — Попробуйте убедить его, мисс Дорина, выращивать еду самому, особенно овощи! Дорина звонко рассмеялась: — Мама уже пыталась как-то сделать это, но ничего не вышло. Папа любит только кактусы; наверное, поэтому он всю жизнь мечтал побывать в Африке и Южной Америке. Мне кажется, что, занимаясь со своими кактусами, он каждый раз погружается в мечты об этих странах. — Боюсь, что мечты — это все, что мы можем себе позволить, — проворчала нянюшка, вручая Дорине тарелки и блюдо с пудингом. Она открыла дверь, и девушка направилась в столовую. Поглядев ей вслед, няня вздохнула и уселась на стул у кухонного стола. Ей было уже за шестьдесят, и ноги от долгого стояния у плиты начинали побаливать. Кроме того, зимой ее часто мучил ревматизм. Но старушка думала не о себе, не о своих недугах и болезнях. Она тревожилась о детях, которых знала с самого их рождения и любила всей душой. Ей казалось ужасно несправедливым то, что они едва ли не голодают, в то время как в господском доме деньги, по слухам, текут рекой. Все, что происходило в Литл Содбери, немедленно доводилось до ушей няни, словно она имела на это полное право. Ей первой рассказали о прибытии нового графа и подробно описали каждого гостя, приехавшего из Лондона на следующий же день. И неудивительно, что обитатели деревушки, в которой все дома принадлежали графу Ярдкомбу, так живо интересовались новым хозяином. В поместье Ярд, одном из древнейших в Англии, все — от ребенка до убеленного сединами старика — были уверены, что наследником графа станет его старший сын Уильям. Все знали Уильяма с первых дней появления на свет, и пожилые обитатели поместья любили его почти как собственного сына. Они тревожились, когда у мальчика была корь и коклюш, радовались, когда он подрос и стал охотиться вместе с отцом, и пережили восторг при известии о первом подстреленном кролике и первой пойманной в озере рыбе. Уильям был общим любимцем, и деревенские жители взирали на него с любовью и восхищением, а по мере того как мальчик становился старше, — и с гордостью собственников. И не было ни одного человека, который не страдал бы, когда несчастный молодой человек был убит на войне с французами на Пиренейском полуострове. Обитатели поместья перенесли всю любовь на Чарльза, младшего сына графа, но и он погиб в Бельгии во время переброски войск герцога Веллингтона, за месяц до битвы, при Ватерлоо. Его смерть была для всех тяжелым ударом. Дорина, которая воспитывалась вместе с молодыми людьми, до сих пор испытывала боль утраты. Совсем детьми они свободно бегали как по жилищу священника, так и по господскому дому. Для нее они были словно братья, и с их смертью девушка лишилась дружеской теплоты и радости, которые так скрашивали ее жизнь. Казалось невозможным, что Уильям, на два года старше ее самой, и Чарльз, на год моложе, уже не вернутся домой, а титул и поместье перейдут к кузену, которого никто из них никогда не знал и не видел. Двоюродный брат старого графа почти всю жизнь провел за границей, и туда же, уезжал на каникулы его сын Оскар, хотя и учился в Англии. Дорина знала также, что он прямо после школы вступил в армию и, очевидно, сделал успешную карьеру, поднявшись в чине от капитана до майора и закончив войну уже полковником. Но это все, что о нем было известно. Оскар никогда не приезжал в Ярд, и старый граф, старавшийся по-отечески относиться ко всем родственникам, никогда о нем не упоминал, и, говоря по правде, было сомнительно, что они вообще встречались. — Как Господь мог быть так жесток, папа, что допустил гибель Уильяма и Чарльза? — спрашивала девушка отца. — Кто теперь позаботится о нас, о людях, которые рассчитывали на графа Ярдкомба как на своего наставника и защитника после того, как последний граф умер? Отец положил руку на плечо дочери, желая показать, что разделяет ее чувства: — Множество странных вещей происходит в жизни, дорогая. И хотя многие восстают против них, часто бывает, что дело оборачивается так, как никто не мог ожидать, и все становится на свое место. — Не могу понять, что хорошего в гибели Уильяма и Чарльза, — рассерженно возразила Дорина. — Мне недостает их так же, как тебе, — согласился викарий, — так же, как недостает твоей матери. В голосе его слышалась боль, которая заставила Дорину виновато отвести глаза. Как эгоистично с ее стороны заговаривать о собственных несчастьях, зная, что каждый момент жизни отца — пытка, ведь он остался один, и любимая жена никогда не вернется. Они были так счастливы вместе, что не имело значения постоянное отсутствие денег и то, что викарий раздавал даже те крохи, которые у него были, не в силах равнодушно слушать жалобы бедняков. Дом священника был в ужасном состоянии и нуждался в покраске, но оттого, что в семье Дорины царили счастье и веселье, комнаты, казалось, наполнял солнечный свет, а люди, навещавшие викария, не замечали, что занавеси выцвели, ковры протерты, а мебель давно следует отремонтировать или заменить. Но потом в их доме не стало тепла. Это случилось в один из холодных декабрьских дней, когда умерла миссис Стенфилд. Жена викария простудилась, навещая умиравшего прихожанина. Болезнь быстро перешла в воспаление легких, и не прошло и нескольких дней, как мать оставила детей навеки, отойдя в мир иной. Викарий был вне себя от отчаяния, и Дорина боялась, что он покинет их вслед за матерью. Однако постепенно их жизнь стала налаживаться. Дорина втайне надеялась, что новый граф догадается увеличить отцу жалование, так как цены после окончания войны невероятно подскочили. Рассказ о готовящемся в поместье приеме разрушил все надежды. Казалось невероятным, что граф мог пригласить гостей, не познакомившись предварительно со своим хозяйством, людьми в поместье и, конечно, с соседями. Они узнали, что по прибытии в Англию, граф первым делом стал обживать лондонский дом, поскольку его предшественник был слишком стар и болен и дом годами стоял закрытым. Но сначала он послал в Ярд нового управляющего, чтобы тот сделал необходимые перемены в хозяйстве, и для большинства деревенских обитателей эти перемены оказались ужасающими. Старый Берроуз, дворецкий, прослуживший в Ярде сорок лет, был уволен, вслед за ним — миссис Медоуз, экономка, и почти все остальные слуги. Вначале жители Литл Содбери не верили своим ушам и глазам и один за другим приходили к нянюшке на кухню, чтобы обсудить происходящее, и Дорина слышала возбужденные голоса, эхом отдающиеся в коридорах. Она прекрасно понимала чувства фермеров и арендаторов. Они всегда считали себя частью семейства Ярдов и говорили совсем как слуги, от имени графа и его домочадцев: — Мы делаем то-то. Мы едем туда-то. Новый управляющий, молодой человек, служил в армии с Оскаром Ярдом, до того как тот получил титул. Она не была знакома с ним, но часто видела, как он проходил по деревне, рассматривая дома, или заглядывал в «Зеленый дракон», где, по слухам, выпивал огромное количество бренди и не проявлял ни малейшего интереса к местному элю. Выглядел этот молодой человек весьма самоуверенным, и Дорина подозревала, что он отнюдь не джентльмен, но, в отличие от большинства соседей, пока воздерживалась от осуждения его поступков. — Говорю я ему, — услыхала она от одного из слуг, — сэр, у нас принято делать так. А он и отвечает: чем скорее здесь все изменится, тем лучше. Перемены, перемены, только об этом могли все говорить последнее время, и старый Берроуз, походивший, по мнению Дорины, на благожелательного епископа, переехал в убогий коттедж, который ему предложили, спровадив на покой. Теперь это был старый усталый человек, потерявший то, что было ему дороже всего на свете, — свою гордость. — Этот человек вообще не имеет права говорить от имени его милости! — рассерженно воскликнула как-то няня, услышав об очередных переменах в поместье. — Дайте только срок, уж я ему все выскажу! Дорина, невесело усмехнувшись, подумала, что того же желают все жители Литл Содбери, включая и ее самое. Как мог граф решиться на такие коренные изменения в поместье, даже не убедившись самолично в их необходимости? — спрашивала она себя. Но как раз когда она уже отчаялась дождаться появления графа, одним прекрасным утром прошел слух, что тот неожиданно прибыл накануне, поздно ночью, и распорядился устроить в субботу большой прием. Не таким образом он должен был вступить во владения своим «королевством», твердила себе девушка. Именно королевством было поместье Ярд для его обитателей. Все они считали, что графу невероятно повезло: волею случая он унаследовал «корону», которая должна была перейти к двум братьям, отдавшим свои жизни за отечество. — Я, кажется, начинаю его ненавидеть! — подумала Дорина, когда прошло воскресенье, и никто из семьи графа так и не появился в церкви. Кроме того, по деревне ходили самые невероятные слухи о том, что происходит в господском доме. Дорина пыталась не слушать, но невозможно было не заинтересоваться дамами, чьи лица, если верить одной из горничных, были напудрены и раскрашены так, словно их владелицы выступают на подмостках сцены. Немало историй было рассказано также о джентльменах, только эти подробности слуги излагали на ухо нянюшке, поэтому Дорина, не зная точно, в чем дело, была тем не менее уверена, что поведение этих господ достойно порицания. Как только Дорина закончила мыть посуду, няня объявила: — Я иду в деревню посмотреть, нельзя ли достать чего на ужин. В доме ни крошки, но сомневаюсь, чтобы мистер Бэнкс на этот раз согласился продлить нам кредит. Мистер Бэнкс был мясником, и Дорина постоянно испытывала стыд, сознавая, как часто ему приходилось дожидаться оплаты счета из дома священника, хотя ни одна сумма не была особенно велика. — Я поговорю с папой сегодня же вечером, — пообещала она, — но сомневаюсь, чтобы он смог выделить хотя бы пенни до следующего месяца. — К тому времени мы уже в могилу сляжем! — рассердилась няня. — Если хотите знать, кто-то должен все объяснить молодому графу! Вместо того, чтобы бросать денежки на вино и расфуфыренных женщин, лучше бы подумал о тех, кто от него действительно зависит и нуждается в помощи! Дорина тоже так считала, но говорить об этом просто не было смысла. Няня надела черную шляпку, накинула на плечи шаль и, прихватив с собой корзинку, отправилась в поход. Дорина, поглядев ей вслед, хотела было пойти в сад к отцу, но, вспомнив, что тот не слишком любит, когда его беспокоят, решила вместо этого пойти погулять. Но тут девушка подумала, что если она запретила Розабелл и Питеру появляться во владениях графа, то и сама должна подчиняться этому запрету. Казалось невероятным, что лес, который она всегда считала своим, стал вдруг запретной территорией. Конечно, Розабелл права, утверждая, что гулять по пыльной дороге ужасно скучно и гораздо лучше шагать по заросшим мхом лесным тропинкам. Для Дорины лес был полон очарования и обладал магическим свойством утешать, уносить прочь все печали. Это волшебство, которое невозможно было выразить словами, происходило каждый раз, когда она ступала под густые кроны деревьев и слышала поющих над головой птиц. И девушка чувствовала, что переносится из унылого повседневного существования в мир, где становятся явью грезы и живут феи, в существование которых она верила еще ребенком. В чаще скрывались гоблины, о которых она когда-то читала в сказках, и Дорина иногда думала, что в самой гуще ельника, лежавшего к северу от поместья, могут прятаться драконы. Если в лес идти нельзя, куда же деваться? — спросила она себя, вновь начиная сердиться на графа, появление которого принесло столько неприятностей. Она так глубоко задумалась, что не сразу услыхала стук в заднюю дверь. Помня о том, что нянюшки нет дома и больше некому открыть, кроме нее самой, Дорина поспешила на кухню и, распахнув дверь, увидела одну из деревенских женщин. — Доброе утро, миссис Белл, — поздоровалась Дорина, — если вы пришли к няне, боюсь, ее нет дома. — Нет, мисс Дорина, я хотела поговорить с вами, — нерешительно ответила миссис Белл. — В таком случае входите, пожалуйста, — улыбнулась девушка. Миссис Белл шагнула через порог, и Дорина, почувствовав, что гостья хочет сказать что-то важное, отвела ее не на кухню, а э маленькую комнату, куда обычно уходила, когда хотела побыть одна. На женщину это, очевидно, произвело большое впечатление, и Дорина предложила: — Пожалуйста, садитесь, миссис Белл. Расскажите, что вас тревожит. Надеюсь, с Мэри ничего не случилось и она довольна работой у графа. — Именно насчет Мэри я и пришла поговорить с вами, — сказала миссис Белл. — Говоря по правде, лучше бы мне повидаться с викарием, но хотя я очень уважаю вашего отца и считаю, что он слишком хорош для этого мира, все-таки немного смущена и нахожу, что лучше мне потолковать с вами. Не понимая, о чем идет речь, Дорина тем не менее приветливо сказала: — Конечно, со мной можно беседовать о чем угодно, и будь моя мать жива, вы бы обратились к ней. Так что случилось? Миссис Белл набрала в грудь побольше воздуха и начала рассказ. Попрощавшись с теми гостями, которые собирались вернуться в Лондон после второго завтрака, граф направился в библиотеку. Он постоял немного, разглядывая ряды полок с книгами. Эта библиотека считалась одной из наиболее полных в стране. И поскольку большинство изданий даже не было внесено в каталог, граф решил немедленно назначить хранителя библиотеки. Необходимо сделать перепись всех раритетов, находящихся в доме, и составить подробный каталог книг. Граф подошел к окну и стал разглядывать парк, где в этот момент в тени деревьев прятался от полуденной жары пятнистый олень. Оскар в который раз подумал, что доставшееся ему поместье оказалось еще прекраснее, чем можно было представить в самых безумных грезах. Трудно поверить, что он владелец всего этого! Именно такое чувство нахлынуло на него полтора года назад, когда Оскар узнал о гибели Чарльза Ярда и о том, что теперь он становится единственным наследником умирающего графа. Это было невероятно, совершенно и полностью невероятно, что он, не имевший никаких надежд на богатство, вынужденный из-за этого продолжать службу в армии, где, правда, сделал блестящую карьеру, теперь из-за несчастий и бед войны стал обладателем древнего прославленного титула, дома и поместья, о которых отец всегда упоминал с почтительным благоговением. И хотя Оскар хотел бы посетить Ярд, никто никогда не приглашал его, и поэтому молодой человек не проявлял к поместью особого интереса. Правда, кузены тоже учились в Итоне, но были намного моложе его, и Оскар смутно помнил лишь Уильяма, который пробыл вместе с ним в школе меньше года. После окончания Итона молодой человек сразу же вступил в полк, где служил отец, подогреваемый честолюбивым желанием отличиться и зная, что война открывает перед ним прекрасные возможности, какие никогда не представились бы в мирное время. Армейская жизнь пришлась ему по душе, и если быть честным, Оскар был неимоверно счастлив оттого, что так быстро продвигался по службе и занимает важную должность в оккупационной армии, полученную отчасти благодаря безупречному послужному списку, отчасти потому, что вскоре после того, как герцог Веллингтон перевел его во Францию, старый граф Ярдкомб умер. Оскар Ярд неожиданно обнаружил, что стал не только богатым, но и титулованным джентльменом, и это глубоко его потрясло. Вскоре он понял, что теперь его положение стало совершенно иным, чем в ту пору, когда он был всего-навсего храбрым, умным и крайне привлекательным военным. Сначала молодой человек был ошеломлен вниманием, уделявшимся ему не только дипломатами и политиками, но и светскими дамами из высшего общества, никогда не замечавшими его ранее. Герцог жил в Париже, и там же находился его штаб. Как только обстановка стала безопасной, из Англии начали приезжать красивые женщины. У всех находились прекрасные предлоги появиться здесь — в основном это были жены, сестры или невесты штабных офицеров, многие имели какое-то отношение к британскому послу и неожиданно воспылали желанием помочь ему в многотрудной и сложной деятельности. Но каковы бы ни были причины их приезда в Париж, красота этих дам казалась неодолимо влекущей, и граф Ярдкомб, как ни старался, не смог избежать соблазна. В конце концов было бы просто неестественным, откажись он принять то, что предлагалось с такой готовностью. Оскар не был особенно тщеславным, но лишь последний глупец не догадался бы, что женщины тянутся к нему еще и потому, что он выглядел совершенно неотразимым в военном мундире. Поэтому один роман сменялся другим, а в перерыве между боями всегда находилось небесное создание, готовое утешить героя и вдохновить его на новые подвиги. Теперь же, когда война закончилась, несмотря на огромное количество работы, которую необходимо было проделать по приказу Веллингтона, новоиспеченный граф обнаружил, что одним махом поднялся на вершину социальной лестницы. Дамы, к которым он не посмел бы приблизиться в прошлом, теперь сами искали его общества и ясно давали понять, чего хотят от красавца графа. Кроме них, были еще куртизанки, которыми так славен Париж, — опытные обольстительные красавицы, ради обладания которыми мужчина способен пойти на все. Конечно, они обходились дорого, но кто не захочет, побывав в Париже, доставить себе удовольствие, которое может предложить только французская столица? К тому времени как оккупационная армия по настоянию французов была сильно сокращена и многие старшие офицеры смогли вернуться домой, познания графа Ярдкомба в искусстве Амура открыли перед ним новые горизонты, и он приобрел такой же опыт в любви, как и в военном деле. Оскар вернулся в Англию только через пять месяцев после того дня, как вступил в права наследования. Однажды в перерыве между балами он вдруг вспомнил о своих владениях и пожелал немедленно познакомиться с ними. Он был исполнен решимости войти в курс дел как можно быстрее. Правда, граф не упрекал себя в том, что так долго задержался в Париже, поскольку поставил бы герцога Веллингтона в неловкое положение, если бы настоял на более раннем возвращении. Но теперь Оскар понимал, что необходимо наверстать потерянное время, и сначала отправился в Лондон, чтобы открыть Ярд-Хаус, который, как ему сказали, был готов принять нового хозяина. По прибытии его цветисто и пространно приветствовал кузен, о существовании которого граф даже не подозревал. Он назвал себя Джарвисом Ярдом и вскоре сделался незаменимым помощником графа, что, как признавался себе последний, было чрезвычайно удобно. Именно Джарвис открыл ему имя самого модного лондонского портного, которому покровительствовал сам принц-регент. У него одевались члены лучшего в столице Уайтс-клуба, куда вскоре был принят и граф. Именно Джарвис привез его в Карлтон-Хаус, где, к удивлению Оскара, сам принц-регент встретил гостей с распростертыми объятиями и уговорил их составить ему компанию на ближайшие несколько дней. И наконец, именно Джарвис познакомил графа с самыми модными домами разврата на Сент-Джеймс-парк, которым, по мнению последнего, было далеко до парижских. Оскар не стал его разубеждать. Оказалось, что в Лондоне еще столько дел, столько людей, с которыми граф не познакомился, и кроме того, неожиданно, без всякого заранее обдуманного намерения, у него завязался страстный любовный роман с леди Морин Уилсон. Он уже встречал леди Морин в Париже, и поскольку ее муж был целиком поглощён своими нелегкими обязанностями, жена получила полную свободу, помогала Оскару знакомиться с лондонскими развлечениями. Это выражалось в том, что он наслаждался прелестями дамы, пока кузен Джарвис подобострастно дожидался очередных приказаний «за кулисами». Прошло больше трех недель, прежде чем граф твердо заявил, что собирается отправиться в деревню и ознакомиться с поместьем. Он решительно намеревался ехать один, чтобы осмотреть дом и усадьбу и встретиться с соседями и арендаторами. Но у Джарвиса на этот счет было другое мнение. — Конечно, ты должен ехать в Ярд, — согласился он, но не успел Оскар опомниться, как уже назначил дату приема в Ярдкомбе и пригласил множество лондонских знакомых и леди Морин — в качестве почетной гостьи. Вскоре комнаты звенели от смеха и возбужденных голосов. Граф неожиданно для себя обнаружил, что сидит во главе стола в банкетном зале, где сиживали до того его предки. Сейчас они взирали на него с портретов, и он надеялся на их одобрение. Мерцали свечи в золотых-канделябрах, блистали драгоценности на дамах, низкие декольте которых несказанно радовали его взор, хотя когда-то столь откровенные наряды могли бы ввести его в краску. Прием затянулся на несколько дней, и, поскольку все внимание графа было приковано к леди Морин, он никак не мог заняться делами. Теперь же, когда большинство гостей разъехались, граф строго велел себе немедленно спуститься вниз и приняться за работу, так как сделать предстоит наверняка очень много. Оскара охватило невольное возбуждение. Теперь его ждет что-то новое, такое же сложное и тяжелое, как очередной бой, в котором победа или поражение зависят исключительно от него самого. Он услыхал, как открылась дверь библиотеки, и отвернулся от окна, ожидая увидеть кого-нибудь из гостей, но дворецкий объявил: — Мисс Дорина Стенфилд, милорд. В комнате появилась девушка, и граф с первого взгляда определил, что она очень молода, очень красива и очень плохо одета. Она медленно шагнула вперед, и Оскар с изумлением понял, что в огромных серых глазах, устремленных на него, сверкает не только гнев, но и явная неприязнь. Глава 2 Граф направился к Дорине и протянул руку: — Как поживаете, мисс Стенфилд? Но, к его удивлению, девушка, не обращая внимания на повисшую в воздухе руку графа, слегка присела. — Я пришла поговорить с вами, милорд, по чрезвычайно важному делу. Граф вопросительно поднял брови, но сказал только: — Пожалуйста, садитесь и объясните, в чем дело. На какое-то мгновение ему показалось, что девушка вот-вот откажется от разговора. Но она подошла к высокому стулу с прямой спинкой, предпочтя его мягким удобным креслам, и уселась на самый краешек, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Гостья смотрела на него с таким выражением, какого он раньше никогда не видел на женских лицах. Последовала короткая пауза, прежде чем Дорина, подыскав подходящие слова, начала: — Вы, конечно, не знаете, милорд, что среди женщин, нанятых вашей новой экономкой, есть молодая девушка по имени Мэри Белл. Она подчеркнула слово «новой», и граф, перебив девушку, спросил: — Моя новая экономка? Существует ли, мисс Стенфилд, какая-то причина, по которой у меня не должно быть экономки? — Это как вам будет угодно, милорд, — ответила Дорина. — Вы вольны нанимать людей по своему усмотрению, но то, что я сейчас узнала от миссис Белл, матери Мэри, с трудом укладывается у меня в голове. Невозможно поверить, чтобы такое могло произойти в Ярде. — Что случилось? — спросил граф немного резко. — Мэри Белл только-только исполнилось шестнадцать, и сегодня утром она в слезах прибежала к матери, потому что один из ваших гостей набросился на нее, и… и… едва… От волнения и стыда она запнулась, но, видя, что граф молчит, продолжала: — Мэри бросилась за помощью к экономке, но та заявила ей, что либо девушка будет делать то, что от нее требуют гости вашей милости, либо ее уволят — немедленно и без рекомендаций, и сама экономка позаботится о том, чтобы всю семью девушки выгнали из коттеджа, где они живут. Дорина пыталась говорить как можно медленнее и отчетливее, хотя это давалось ей нелегко. Наконец, поддавшись обуревавшим ее чувствам, она вскочила и гневно воскликнула: — Как могло такое случиться именно в Ярде! Мы всегда были здесь так счастливы, и все арендаторы вашего дядюшки считали себя членами одной семьи! Слова, казалось, сами слетали с языка, подгоняемые яростью и обидой. — Надеюсь, — кивнул граф, — вы вполне уверены в том, что этот факт действительно имел место и это не просто истерические фантазии молодой девушки? Дорина задохнулась от возмущения. — Я должна была предвидеть, милорд, что вы так отнесетесь к моему рассказу! Теперь она рассердилась еще больше. — Ваш новый управляющий уволил всех старых слуг, которые, как я уже сказала, считали себя членами семьи и так гордились Ярдом, что никогда не допустили бы здесь подобного происшествия. Граф хотел сказать что-то, но Дорина продолжала: — И вместо них он нанял людей, которых не потерпели бы ни в одном приличном доме, не говоря уже о поместье вашего дяди, будь он жив! — Этого не может быть! — пробормотал граф. — Если вы считаете, будто я способна лгать относительно таких важных вещей… то мне просто стыдно и горько сознавать, что именно вы заняли место человека, которого любила и почитала вся округа. Она судорожно, прерывисто вздохнула и попыталась сказать что-то еще, но голос прервался, а на глазах выступили слезы, которые девушка досадливо смахнула. Граф медленно встал. — Думаю, мисс Стенфилд, нам лучше еще раз начать с самого начала. Прежде всего объясните, почему вас так трогает все происходящее в поместье, и подскажите, как мне удостовериться в том, что все обвинения, выдвигаемые вами, не являются преувеличением или искажением фактов. Он говорил спокойно, невозмутимо, но таким властным голосом, что Дорине собственная речь показалась чересчур драматичной. Однако она по-прежнему была преисполнена ярости и боялась к тому же, что граф отмахнется от всего сказанного, как от не имеющих значения пустяков. И поэтому почти сверхчеловеческим усилием воли девушка заставила себя сесть. Граф последовал ее примеру и заговорил все тем же спокойным тоном, от которого весь запал Дорины куда-то пропал и девушка мгновенно остыла. — Дворецкий объявил, что вас зовут мисс Дорина Стенфилд. Вы живете в деревне? — Милорд, я дочь викария. — Теперь я понимаю. Значит, каждый раз, когда случается неприятность, жители деревни обращаются за помощью к вашему отцу. Но почему в этом случае миссис Белл пришла к вам? — Миссис Белл — почтенная респектабельная женщина, — сухо пояснила Дорина, — и ей стыдно говорить с моим отцом о подобных вещах. — Поэтому она предпочла обо всем поведать вам, юной и, да будет мне позволено сказать, крайне неискушенной в подобных вопросах девушке. — Если под неискушенностью вы подразумеваете, что мы в Литл Содбери не привыкли к подобному поведению, милорд, то это совершенная правда, — поспешно заверила Дорина. — И миссис Белл пришла ко мне лишь потому, что ей больше не к кому обратиться: моей матери давно уже нет в живых. Но граф всегда оберегал нас и служил для всех образцом порядочности и благородства. Дорина говорила просто, но эти слова не могли не произвести впечатления на Оскара. — А сыновья вашего дяди, — продолжала Дорина, — были примером для всех юношей в Литл Содбери. — И, наградив графа еще одним неприязненным взглядом, добавила: — Не могу представить, чтобы джентльмены, посещавшие в прошлом Ярд, могли повести себя подобно вашему гостю! И любой из старшей прислуги встал бы на защиту бедной девушки вместо того, чтобы запугивать ее еще больше! Граф, немного помолчав, покачал головой: — Вполне могу понять, мисс Стенфилд, что услышанное потрясло вас, и могу лишь глубоко сожалеть, что любой мой гость, если это, конечно, правда, способен так оскорбить молодую девушку! — Конечно, это правда, — кивдула Дорина. — Мэри никогда не лжет и, любой в деревне скажет вам, что она очень сдержанна и никогда не жалуется по пустякам. Если вы думаете, что она поощряла ухаживания джентльмена, могу вас заверить, что девушка искренне потрясена случившимся и смертельно напугана, поскольку мы здесь, в глуши, еще не встречались с такой развращенностью. Прежде чем она успела сказать еще что-то, граф сухо заметил: — В таком случае, мисс Стенфилд, вам очень повезло! Он припомнил, сколько таких сцен приходилось ему наблюдать во Франции, да и в Англии, куда перекинулась эта мода преследовать каждую понравившуюся женщину, независимо от ее социального положения. Граф, однако, был крайне раздражен тем, что кто-то из его гостей посмел осквернить невинность молоденькой девушки. Но перед тем как осудить джентльмена, о котором шла речь, он хотел быть абсолютно уверенным, что вся эта история не просто истерическая выдумка напуганной чем-то девушки. — Если вы, милорд, — снова заговорила Дорина, — собираетесь подыскивать извинения тому, что любой порядочный человек назвал бы отвратительным, из ряда вон выходящим случаем, мне, со своей стороны, больше нечего сказать по этому поводу. Могу только просить, чтобы вы, хотя бы из чувства справедливости, не позволили своей экономке исполнить ее угрозу и лишить жилья Беллов, всю жизнь прослуживших семье Ярдкомбов. — Неужели вы действительно верите, что я на это способен? — резко бросил граф. Впервые в жизни молодая и хорошенькая особа проявляла по отношению к нему такую враждебность и, хотя поначалу это забавляло графа, в конце концов ее нападки задели его самолюбие. — Не вижу причин, почему я должна верить в обратное, — пожала плечами Дорина. — Ваш новый управляющий уже успел запугать всю деревню, и мой отец был тоже глубоко потрясен, хотя и не стал вам этого высказывать, полагая, что вы не согласитесь его выслушать. — Думаю, в обязанности викария этого прихода входит открывать мне глаза на все, что может нанести ущерб имени Ярдов! — отрезал граф. Глаза Дорины широко раскрылись от изумления. — Вы и сами должны были понять, что то, как безжалостно вы избавляетесь от старых слуг — таких как Берроуз, например, — вызовет возмущение всей деревни! — Кто такой Берроуз? — Дворецкий, он прослужил в этом доме сорок лет. Всем известно, что он обучает лакеев лучше всех в графстве, и столовое серебро у него так блестит, что каждый может видеть в нем свое отражение! А миссис Медоуз, экономка! Ей выделили пенсию, которой не хватит даже на то, чтобы муху прокормить, да еще поселили в доме с протекающей крышей и разбитыми стеклами! Граф продолжал молчать, и Дорина, заикаясь, спросила: — Как… как вы могли… так поступить? Обойтись так жестоко с людьми, которые любили Уильяма и Чарльза и были готовы отдать свои жизни за вашего дядю? По щекам девушки потекли слезы и, повернувшись спиной к графу, она подошла к окну и стала смотреть на сад. Граф не произнес ни единого слова, и немного спустя Дорина произнесла уже совершенно иным тоном: — Какое прелестное место! Все в деревне были рады работать здесь и с ранних лет готовили своих детей к поступлению на службу в Большой дом. — Вы хотите сказать, что теперь они изменили отношение к поместью? — Конечно, и все в результате ваших приказаний. Ведь это вы велели управляющему майору Ричардсону избавиться от всех стариков и поднять арендную плату, в то время как другие помещики в графстве и по всей Англии снижают ее, потому что после войны сельское хозяйство стало убыточным. — Это правда? — поразился граф. — Вы опять сомневаетесь в моих словах! — гневно воскликнула Дорина. — Если ваша милость мне не верит, попросите майора Ричардсона показать вам счетные книги. Поинтересуйтесь у жителей деревни, что стало с семьями, служившими Ярдам с колыбели до могилы, и попробуйте выяснить у Мэри Белл, что случилось прошлой ночью! Слова снова срывались с ее языка беспорядочным потоком, и голос дрожал от негодования. Однако все, что говорила девушка, звучало слишком невероятно. Оскар понял, что должен сам во всем разобраться, причем немедленно. Дорина, завершив свою гневную речь, замолчала. — Вы удивили меня, мисс Стенфилд, — заметил граф, — но должен заверить вас, что не имел ни малейшего представления о случившемся в мое отсутствие. Дорина круто обернулась. — Значит, вы отрицаете, что майор Ричардсон выполнял ваши приказания? — Я послал сюда майора Ричардсона, потому что обстоятельства не позволяли мне заняться делами лично. Мне стало известно, что мистер Эндрюс, бывший управляющий, скончался, и поверенные предложили мне назначить нового. — Мистер Эндрюс был крайне честным и добросовестным человеком, он всегда понимал трудности и беды каждого, кто здесь работал. Майор Ричардсон производил изменения и отдавал приказы от вашего имени, однако не нашел времени навестить моего отца или кого-либо другого из соседей. Граф едва верил собственным ушам, но высказывать вслух свои сомнения поостерегся. Вместо этого он сказал: — Предлагаю вам, мисс Стенфилд, подробно рассказать обо всем, что творилось здесь в мое отсутствие, и потом… Дверь распахнулась, и на пороге появилась леди Морин в роскошном дорожном костюме из алого шелка с ротондой из тафты того же цвета, распахнутой у ворота. На шее переливалось прекрасное ожерелье из рубинов и бриллиантов. Те же самые камни сверкали в серьгах, качавшихся под прядями темных волос, наполовину скрытых шляпкой со страусовыми перьями. Она выглядела чрезмерно разодетой, но в то же время очень красивой благодаря искусно наложенным румянам, пудре и губной помаде. Леди Морин подплыла к графу и игриво прощебетала: — Ах, Оскар, где вы пропадаете? Я устала ждать вас! И неожиданно заметив, что они не одни, оглядела Дорину и язвительно осведомилась: — Вы, кажется, восприняли ваши обязанности слишком серьезно! Это одна из ваших прелестных молочниц? Дорогой, я ревную! — И саркастически рассмеявшись, погладила его по щеке: — Бедный Оскар! Вижу, скоро вы будете страстно увлечены такими важными предметами, как горошек, картофель и свиньи! Граф решительно отстранился и наконец сумел вставить: — Вы ошибаетесь, Морин. Это мисс… Он уже хотел представить Дорину, как та быстро отвернулась от окна, у которого стояла, и, почти пробежав через всю комнату, вышла в дверь, которую леди Морин оставила открытой. — Погодите! — попытался он удержать девушку, но руки дамы уже обвились вокруг его шеи, и алые губы прошептали: — Дражайший Оскар, не будьте таким занудой! Могу заверить, что вы найдете этих деревенских простушек ужасно скучными, но если вернетесь со мной в Лондон, я сделаю все, чтобы развлечь и утешить вас… всюду, где мы будем вместе. В этот момент она казалась неотразимой, но в голосе графа послышались гневные нотки: — Я уже говорил вам, Морин, что не приеду в Лондон, пока не ознакомлюсь со своими новыми владениями. Меня здесь ожидает много работы. Леди Морин грациозно пожала плечами: — Тогда не вините меня, если станете умирать от тоски в этой глуши! Но знайте, Оскар, я тоже буду скучать без вас! Граф хотел что-то ответить, но тут в дверях появился молодой человек: — Поспешите, Морин! Лошади застоялись, и я сгораю от нетерпения. — Иду, Джарвис, — отозвалась леди Морин. — Я всего лишь пыталась убедить вашего кузена изменить решение и отправиться с нами в Лондон. — Я уже истощил все аргументы прошлой ночью, — отозвался Джарвис. — Уверен, что Оскару все это надоест и он сам примчится в Лондон, когда увидит, как мало событий происходит в деревне. Здесь год от года ничего не меняется. Казалось, Джарвис умолял его передумать, хотя взгляд, каким он смотрел на графа, был почти вызывающим. Кузен Оскара, как всегда, прекрасно выглядел, но граф в который раз подумал, что молодой человек уж слишком разодет и кажется настоящим щеголем; к тому же слишком много тратит на одежду… и, по-видимому, на многое другое. Распахнув дверь пошире, Джарвис Ярд объявил: — Надеюсь, Оскар, тебе понравился наш первый прием. Жаль, что приходится покидать тебя, но я обещал отвезти Морин в Лондон. Мы ни за что не хотим пропустить завтрашний бал. Пожалуйста, поедем с нами! Ты не пожалеешь! — Я уже все решил, — спокойно ответил граф. — Как я уже говорил тебе, Джарвис, мне столько нужно всего сделать, что для балов и вечеринок просто не остается времени. — Но для меня время найдется? — кокетливо осведомилась леди Морин. — Признайтесь, дражайший Оскар, вам будет недоставать меня. Граф снова постарался освободиться от назойливых рук и вежливо напомнил: — Вы слышали, Джарвис сказал, что лошади застоялись, и думаю, те, кто едет с вами, тоже хотят поскорее попасть домой. — Он прав, — согласился Джарвис. — Едем, Морин. Нет смысла задерживаться здесь. Леди Морин страстно поцеловала графа и тихо сказала: — До свидания, милый, восхитительный Оскар. Я стану думать о вас каждую минуту и буду чувствовать себя невероятно одинокой, пока вы снова не приедете ко мне. Граф взял ее за руку и подвел к двери, выходящей в коридор. В холле уже ждали отъезжающие гости, и, увидев отмеченное печатью всех пороков лицо сэра Роджера Чатема, одного из друзей Джарвиса, которого тот пригласил в Ярд, Оскар неожиданно заподозрил, что именно он и мог быть тем негодяем, который набросился на горничную и навлек гнев дочери викария на его голову. Да, такому господину, как сэр Роджер, нельзя доверять! Только лишь потому, что Джарвис отрекомендовал его как превосходного и компанейского человека и непревзойденного карточного игрока, граф пригласил сэра Роджера в Ярд. Если это действительно он, подумал граф, больше ноги его не будет в моем доме! Однако, не имея ни малейшего желания устраивать сцену, Оскар вежливо попрощался с сэром Роджером и остальными гостями. Последней к нему подошла леди Морин. — Если вы не приедете в Лондон к концу недели, Оскар, я заставлю Джарвиса привезти меня сюда! — пригрозила она. — Вы же знаете, я не могу жить без вас! Граф пробормотал что-то уклончивое, помог леди Морин сесть в фаэтон, которым управлял кузен, и прежде чем она успела сказать еще что-то, повернулся к другим дамам, сэру Роджеру и еще одному мужчине, садившимся в дорожный экипаж. Только когда копыта лошадей застучали по подъездной аллее, граф облегченно вздохнул и повернулся к единственному оставшемуся гостю — Гарри Харрингтону. — Слава Богу, все закончилось! — воскликнул он. — Так и думал, что ты это скажешь, — кивнул Гарри. — В следующий раз, когда снова вздумаешь устроить прием, советую самому выбрать гостей и не позволять Джарвису делать это за тебя. — Как раз об этом я и думал, — кивнул граф, — и кроме того, Чатем положительно меня раздражал. — Меня тоже, — согласился Гарри, — омерзительный тип! Я слышал немало гнусных историй про него. — Каких историй? — резко спросил граф. Гарри, помедлив немного, объяснил: — О… обычные пороки, которые, однако, для нас с тобой отвратительны. Страсть к очень молодым девушкам… все такое. Граф сурово сжал губы, но потом взорвался: — Какого черта ты не сказал мне раньше?! Приятель удивленно взглянул на него: — Просто не успел! И потом, какой в этом смысл, если Чатем был уже приглашен? — Таких гостей у меня больше не будет! Послушай, Гарри, мне нужно кое-что проверить. Подожди в библиотеке, я скоро приду. — Хоть газеты успею просмотреть! — обрадовался Гарри и направился в библиотеку. Они учились вместе с графом Итоне и в один и тот же день вступили в полк. Оскар лично просил герцога Веллингтона оставить Гарри во Франции с оккупационными войсками, так что они вместе любовались красотами Парижа. Когда настало время отправляться домой, он сказал: — Довольно с меня паштета из гусиной печенки! Пора возвращаться к ростбифу и яблочному пирогу. — Ты прав, — согласился тогда Оскар. — Кроме того, в Англии у меня много дел, и понадобится твоя помощь, Гарри. — Слушаю и повинуюсь, о господин, — рассмеялся Гарри. Граф знал, что друг сделает для него все на свете, и потому решил рассказать Гарри про инцидент с горничной. Интересно, что скажет об этом Гарри? Оставшись один, граф огляделся и вдруг осознал, что Картера, нового дворецкого, не было в холле, когда отъезжали гости. Это показалось графу довольно странным, и он спросил у дежурившего в холле лакея: — Где Картер? Последовала неловкая пауза, после чего лакей нерешительно пробормотал: — Кажется, милорд… мистер Картер отдыхает. — Отдыхает?! — воскликнул граф. — В это время дня? — И непроизвольно посмотрев на большие напольные часы, стоявшие у подножия лестницы, коротко приказал: — Немедленно отыщите Картера, где бы он ни был! — Насколько мне известно, он в буфетной, милорд, — испуганно ответил лакей. — Не важно, я сам его найду, — бросил граф. — Оставайтесь здесь! Пройдя через холл, он двинулся по длинному коридору, ведущему в помещения для слуг. Оскар прекрасно знал, что после второго завтрака у дворецкого обычно оставалось немного свободного времени. Однако это вовсе не извиняет Картера — он был обязан присутствовать в холле и провожать гостей. Кроме того, блюда подавались не с такой скоростью и почтительностью, как ожидал граф, и за этим тоже должен следить сам дворецкий, и никто другой. После всего сказанного мисс Стенфилд Оскар решил, что сначала поговорит с Ричардсоном и узнает, почему тот выгнал всех старых слуг, причем самым несправедливым и грубым образом, хотя наверняка у него были на то достаточно веские причины. Ричардсон состоял офицером другого полка, уже распущенного и возвращавшегося поэтому в Англию, и Оскар смутно припомнил, что когда просил его стать управляющим, тот осведомился: — Что именно нужно мне сделать, милорд, до вашего возвращения? — На этот вопрос мне очень трудно ответить, — отозвался тогда граф, — но, насколько я понимаю, мой дядя умер стариком и после него поместьем никто не занимался. Делайте то, что найдете нужным, лишь бы привести все в порядок и вселить в дом бодрый молодой дух. Сделайте так, чтобы ничто в нем не напоминало о старости. При этом воспоминании он рассмеялся, но теперь заподозрил, что Ричардсон, вероятно, воспринял его слова слишком буквально. Я должен точно узнать, что произошло, сказал себе Оскар и, внезапно сообразив, что стоит перед кабинетом управляющего, распахнул дверь и потрясение застыл при виде открывшейся его глазам сцены. Ричардсон, довольно смазливый малый с кавалерийскими усиками, разлегся в огромном мягком кресле перед камином. На его коленях устроилась тяжеловесная растрепанная особа, которая, как припомнил граф, заговорила с ним в одном из коридоров верхнего этажа и представилась экономкой. Одной рукой она обнимала управляющего за шею. Напротив в таком же кресле расселся дворецкий Картер, в одной сорочке. Небрежно сброшенный фрак валялся тут же на полу. Все трое распивали кларет, пустая бутылка из-под которого стояла на бюро. Еще одну, в которой оставалась примерно четверть, держал Ричардсон. Оскар мгновенно заметил, что это его лучший кларет, который пили за вторым завтраком гости, и к чувству омерзения прибавилось справедливое негодование. Несколько мгновений он молча стоял в дверях, с трудом веря, что его слуги могли дойти до такого бесстыдства. Но тут майор Ричардсон промямлил, глотая слова: — Я нуж'н вам, м'лорд? Он даже попытался подняться, совершенно забыв о женщине, и та, покачнувшись, пролила вино на платье. — Эй, гляди, что делаешь! — взвизгнула она. Граф шагнул в комнату, и Картер, пошатываясь, начал вставать. — Не трудитесь! — бросил граф. — Даю вам два часа, чтобы убраться из этого дома без рекомендаций и жалованья! И выйдя из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь. Направляясь обратно в холл, Оскар не переставал спрашивать себя, как он мог быть таким глупцом, чтобы, не видя дом и не познакомившись со слугами, пригласить сюда такую большую компанию. Дорина убирала чайный сервиз. Чаепитие было окончено, отец уже вышел из столовой, а дети доедали последний кусочек кекса. — По-моему, тебе нужно делать уроки, Розабелл, — заметила она сестре, — да и Питеру тоже. — Надоели мне эти уроки, — заныла Розабелл. — Довольно с меня мисс Соме! Скоро я совсем сойду с ума от скуки, и все из-за нее! Мне хочется немного отдохнуть! — Знаю, дорогая, — сочувственно кивнула Дорина, — но ты ведь понимаешь, что за те несколько часов, которые ты проводишь с мисс Соме, она не может научить тебя всему, так что приходится заниматься еще и дома. — А по-моему, не такая уж она хорошая учительница, — возразила Розабелл. — Лучшая в деревне и единственная, которую мы можем себе позволить, — с ноткой отчаяния в голосе заметила Дорина. Она уже давно терзалась мыслями о том, что Розабелл выучилась почти всему, что могла предложить мисс Соме, и теперь ей была необходима более опытная гувернантка, поскольку образование девочки было еще не закончено. Дорина пыталась убедить отца давать сестре уроки, но тот, хотя и обещал исполнить просьбу, однако либо забывал это сделать, либо был настолько поглощен составлением каталога и изучением истории кактусов, что постоянно отвлекался и уроки превращались в обыкновенную беседу. То же самое можно было сказать, и о Питере, хотя ему повезло больше — Дорине удалось отыскать для брата ушедшего на покой и поселившегося в соседней деревне престарелого преподавателя Оксфорда. И поскольку он страшно скучал без любимого дела и симпатизировал викарию, то согласился учить Питера за смехотворно ничтожную плату. Поэтому мальчик был неплохо образован для своего возраста. Однако Дорина была совершенно уверена, что наставник помоложе мог бы обучить Питера куда лучше, чем старик, которому было уже за семьдесят. Кроме того, профессор вряд ли был осведомлен о последних достижениях науки, которые Питер должен был знать, если собирался поступить в закрытую школу. — Где же взять денег? — вздыхала девушка, ворочаясь по ночам в постели, и часами лежала без сна, пытаясь придумать какой-нибудь способ раздобыть денег. Иногда она воображала, что отец выведет новый сорт кактусов и сумеет продать его за огромную цену. Бывали моменты, когда ей казалось, что у них на чердаке лежит какой-нибудь шедевр живописи, случайно оказавшийся в старом доме незамеченный под слоем грязи и пыли, копившихся годами. И, конечно же, они получат за него целое состояние! Но когда наступало утро, девушка снова возвращалась к действительности и неумолимо горькой правде — до конца месяца на расходы осталось всего несколько шиллингов, а счетов накопилось столько, что на их оплату уйдет половина суммы, выдаваемой отцом на расходы. Что нам делать? — миллион раз спрашивала себя Дорина, но ответа не получала. Розабелл, доев кекс, обиженно надула губы: — Надеюсь, к ужину будет что-нибудь вкусненькое, Дорина, потому что, честно говоря, я все еще голодна. — Я тоже! — поддержал сестру Питер. — Если хотите знать, я совсем не наелся! — Мне очень жаль, дорогие, — ответила Дорина. — Попытаюсь накормить вас за ужином. Она надеялась, что слова ее звучат убедительно, хотя прекрасно знала, что кладовая пуста, а няня, конечно, твердо скажет, что нужно довольствоваться тем, что есть, и на ужин подаст лишь картофель и зелень с огорода. Так больше продолжаться не может! — сказала себе Дорина. Но в этот момент Розабелл, которая успела выйти в холл, громко вскрикнула и влетела обратно в столовую. — Дорина! Там, у дверей, шикарный фаэтон! Мы такого в жизни не видели! Из него только что вышел джентльмен! Я знаю его, это граф! Приехал навестить нас! Честное слово! Дорина застыла от неожиданности, но, тут же опомнившись, велела: — Немедленно иди наверх, Розабелл и делай уроки! Не говори папе о приезде его милости, я хочу побеседовать с ним с глазу на глаз. — Но почему? Что ты собираешься ему сказать? — Это мое дело. Немедленно наверх! — Но я хочу видеть его, познакомиться, — сопротивлялась Розабелл. Дорина открыла дверь и оказалась лицом к лицу с графом. На нем был модный костюм, а когда он снял цилиндр и поклонился, она не могла не заметить, как красиво вьются его темные волосы и какое привлекательное у него лицо. — Добрый день, мисс Стенфилд. Я бы хотел войти и поговорить с вами, если вы не слишком заняты. — У меня очень мало времени, милорд, — холодно ответила Дорина, приседая, — но, пожалуйста, входите. Розабелл, стоявшая позади сестры, мгновенно оказалась рядом. — Я знаю, вы новый граф! — восторженно воскликнула девочка. — Сегодня утром я видела вас в парке на великолепном скакуне! — Розабелл! — резко предостерегла Дорина и обратилась к графу: — Прошу извинить нас, милорд, за то, что мои сестра и брат гуляли в парке без вашего разрешения. Но раньше им всегда позволялось это. — Пожалуйста, — умоляюще прошептала Розабелл, прежде чем граф успел ответить, — разрешите нам гулять в парке! Если бы вы только знали, как скучно бродить по деревне, когда рядом есть такой замечательный лес! — Ради Бога, можете бывать где вам угодно, — кивнул граф. Розабелл восторженно вскрикнула: — Я надеялась, что вы это скажете, но Дорина была очень строга с нами и сказала, что мы не должны обременять вас просьбами. — Позвольте заметить, что вы ни в малейшей степени меня не обременяете, — галантно ответил граф. — Спасибо, огромное спасибо, — расплылась в улыбке Розабелл. — По-моему, вы очень добры, и кроме того, прекрасный наездник! — Я бы тоже хотел посмотреть на вашего жеребца, — послышался голос Питера, и сбежав по лестнице, в холл ворвался он сам. — Когда прежний граф был жив, — объявил мальчик, — старый Хокинс позволял мне ухаживать за лошадьми. Он говорил, что я лучше всякого конюха умею их чистить, и бывал очень рад, когда я помогал ему, только Дорина теперь заставляет меня сидеть дома. Граф с веселыми искорками в глазах воззрился на Дорину. — Кажется, ваша сестра не очень дружелюбно ко мне расположена, — покачал он головой. Если вам необходимо мое разрешение, пожалуйста, можете приходить в конюшню так часто, как вам будет угодно. Уверен, что вы никак не помешаете моим грумам. — Нет, конечно, нет! — воскликнул Питер. — И спасибо за все! — А теперь, — нахмурившись, велела Дорина, — Его милость спешит. Извольте подняться наверх и заняться уроками! — Теперь мне будет не так скучно делать уроки, ведь потом я обязательно пойду в парк! — вставила неугомонная Розабелл. Дорина повела графа в гостиную, и тот молча последовал за девушкой, чувствуя, что она все еще сердится на него. Однако эта маленькая дочь викария оказалась одной из самых прелестных женщин, когда-либо виденных Оскаром в жизни. Она давно сняла уродливую шляпку, в которой приходила на встречу с графом, и теперь на ней было выцветшее ситцевое платье, которое село от многочисленных стирок и тесно облегало идеальную фигурку. Граф подумал, что Дорина с ее копной золотистых волос и огромными серыми глазами похожа на юную богиню, сошедшую с Олимпа, чтобы принять человеческий облик и лишать разума простых смертных. Но граф немедленно опомнился, заметив, что позволил воображению завести себя слишком далеко. — Прежде чем мы начнем говорить о серьезных вещах, — начал он, — позвольте сказать, что я нахожу очаровательными ваших брата и сестру. Последняя через несколько лет, несомненно, станет красавицей. — Вы очень добры, милорд, — холодно отчеканила Дорина, — но по причинам, о которых не стоит распространяться, я предпочла бы, чтобы она не имела ни малейшего отношения ко всему, связанному с вашей светлостью. Граф без приглашения уселся в кресло и объявил: — Поскольку я нахожу крайне утомительным постоянно сражаться с вами, мисс Стенфилд, позвольте сказать вам, что я признаю вашу правоту. Все факты, о которых вы говорили, действительно имели место. Могу лишь смиренно просить прощения за то, что усомнился в ваших словах. Поверьте, мне пришлось сделать сегодня немало неприятных открытий. Дорина широко раскрыла глаза и изумленно уставилась на графа. Но прежде чем она произнесла хоть слово, тот продолжал: — Уверен, вы будете рады услышать, что я уволил как майора Ричардсона, так и женщину, которую тот назначил экономкой. Дворецкому Картеру пришлось уйти вместе с ними. Все они уже покинули Ярд. — Я рада… очень рада, — задохнулась от неожиданности Дорина. — Теперь, мисс Стенфилд, когда мой дом остался без присмотра, я очень надеюсь, что вы мне поможете подобрать новую прислугу, и как можно быстрее. Дорина уставилась на него, с трудом веря своим ушам. — Вы… вы… предлагаете, — пролепетала она наконец, — чтобы я нашла для вас слуг? — Если вы откажетесь, я просто не представляю, что делать, — кивнул граф. Дорина в нерешительности стиснула руки. — Я знаю, Берроуз, прежний дворецкий, будет рад вернуться, и уверена, что вы сможете уговорить миссис Медоуз, хотя она крайне обижена тем, как с ней обошлись. — Вряд ли я смогу в чем-то ее убедить. Совершенно чужой человек, пришелец, — кто захочет меня слушать? Как быть? Где искать людей, чтобы восполнить штат прислуги? Дорина тяжело вздохнула: — Я могу сказать, в каких коттеджах живут Берроуз и миссис Медоуз. — Вряд ли это облегчит положение, — возразил граф, — и чтобы сохранить лицо, я хотел бы объяснить, что далеко не так часто ошибаюсь в характерах людей, как ошибся в майоре Ричардсоне. Я читал его рекомендации, подписанные командиром полка, и они были безупречны. Но скорее всего наивно было полагать, что храбрый солдат может стать хорошим управляющим. Прошу вас, простите меня по-христиански. Дорина, зачарованно глядевшая на собеседника, отвела глаза. — По-моему, милорд… вы смеетесь надо мной! — Не совсем, — тихо шепнул граф. — Я пришел, чтобы извиниться и все исправить. — В таком случае буду очень рада вам помочь, милорд, — с облегчением сказала Дорина. Девушка, без сомнения, обрадовалась заявлению графа, однако во взгляде ее все еще сквозило недоверие и осуждение. Он не сумел бы объяснить, почему так ясно понимает это, но он мог читать в ее глазах, как в открытой книге. Оскар видел, что, несмотря на очевидную молодость и неопытность, эта девушка обладает таким твердым характером и такой независимостью суждений, с которыми невозможно не считаться. Он подозревал, что столкновение с леди Морин сильно повредило ему в глазах мисс Стенфилд и теперь он должен вести себя крайне осмотрительно, если хочет завоевать расположение и дружбу этой девушки. — Мисс Стенфилд, — сказал он, — как вы смотрите на то, чтобы прямо сейчас поехать со мной по коттеджам и попытаться уговорить уволенных Ричардсоном людей вернуться на службу? Хотя бы экономку и дворецкого! — Крайне важно, чтобы они вернулись, милорд, — кивнула Дорина. — Поймите, когда их уволили без всякого вознаграждения, без предупреждения, после многих лет верной службы, остальные слуги начали опасаться, что и с ними поступят так же. Более того, новый дворецкий нанял в лакеи людей с самой дурной репутацией, из семей, проживших в деревне совсем недолго и еще не принятых коренными жителями Литл Содбери. Она говорила так серьезно, что граф не выдержал и, весело блеснув глазами, заметил: — Я нахожу чрезвычайно интересным, мисс Стенфилд, что вы, столь привлекательная молодая девушка, занимаете свой ум такими скучными материями, к тому же не касающимися вас лично. В конце концов то, что творится в Ярде, не имеет к вам никакого отношения. — Вероятно, вам неизвестно, что именно вы выплачиваете жалованье моему отцу и он пользуется вашими бенефициями, — возразила Дорина. — Поэтому мы крайне встревожены и стремимся поскорее узнать, что вы за человек и можно ли рассчитывать на ваше покровительство. Только сейчас граф сообразил, что священник прихода, в котором он жил, назначается владельцем поместья и обладателем титула и при желании он может уволить викария, как и любого из слуг. —«Еще одна оплошность», — с сожалением подумал граф. Но вслух сказал: — Чувствую, мисс Стенфилд, что понадобится много времени для обсуждения всех этих проблем, и, конечно, я попрошу вас объяснить мне многое, что остается пока неясным. Но не будем торопиться и начнем с дворецкого и экономки. Дорина высоко вздернула подбородок и, направляясь к двери, бросила на ходу: — Я только надену шляпку, милорд, и не заставлю вас ждать. — Спасибо, — торжественно поблагодарил граф, но, оставшись один, весело подумал, что, вероятно, впервые в жизни слышит, как очаровательная девушка говорит с ним столь ледяным тоном. Глава 3 Дорина решила, что даже такой бесчувственный и тупой человек, каким она считала графа, не может не заметить, насколько несчастным и покинутым выглядит старый Берроуз. Разбитая черепичная крыша, треснувшие стекла в окнах, облупившаяся краска — такой коттедж отвели верному слуге. Старик открыл дверь, и глаза его заблестели при виде Дорины. — О, это вы, мисс Дорина! Входите, входите, хотя мне стыдно принимать вас в такой лачуге! И заметив, что девушка не одна, недоуменно уставился на графа, который протянул руку и сказал: — Я просил мисс Стенфилд привести меня сюда, чтобы извиниться за то, как с вами поступили. Однако, должен заверить, отнюдь не по моему приказанию. — Прошу вас, ваша милость, входите в дом, — охнул Берроуз. — Только осторожнее, не споткнитесь, пол очень неровный. Увидев, в какой убогой обстановке, почти без мебели, приходится жить дворецкому, Дорина невольно представила себе унижение, которое тот должен был испытывать, особенно после того, как столько лет занимал в доме важный пост. Она по достоинству оценила прямоту, с которой граф, усевшись на стул, заявил: — Я пришел просить вас, Берроуз, немедленно вернуться в Ярд и навести там порядок. Боюсь, с тех пор как вы ушли, хозяйство находится в полном упадке, и мисс Стенфилд считает, что новые лакеи никуда не годятся. Прошу вас заменить всех, кого считаете нужным, и сделать так, чтобы все было, как при жизни дяди. — Могу лишь сказать, ваша милость, — задыхаясь, пробормотал Берроуз, — что сделаю все возможное. — Спасибо, — кивнул граф, — а теперь мы с мисс Стенфилд отправимся к миссис Медоуз, и как только я вернусь домой, так сразу же пришлю за вами экипаж. Я считаю возмутительным то, что вам вообще пришлось покинуть Ярд. Дорине показалось, что при этих словах Берроуз помолодел лет на десять, стал выше и стройнее, словно по волшебству преобразившись в того человека, которым был до кончины старого графа. Они оставили его собирать вещи, а сами поехали к коттеджу миссис Медоуз. Дорина заметила, что граф улыбается, но ничего не сказала. Несколько минут спустя он сам спросил: — Неужели я опять сделал что-то не так? Или вы настолько немилосердны, что даже не хотите похвалить меня? — Повторяю, милорд, мне кажется, что вы надо мной смеетесь, но Берроуз очень счастлив, так что я, конечно, благодарна вам. Однако голос ее звучал слишком холодно, и граф предположил, что девушка задета его очевидной близостью с леди Морин. Правда, он тут же отмел эту мысль, но все же опасался, что Дорина считает его распутником и повесой, хотя с ее стороны было чрезвычайно несправедливо отождествлять Оскара с тем негодяем, который оскорбил молоденькую горничную. Они ехали в полном молчании, пока не остановились у еще более убогого коттеджа, чем тот, в котором жил Берроуз, и граф понял — Дорина, возможно, подсознательно надеется, что он возьмет себе на заметку, в каком неприглядном состоянии находятся деревенские дома. Он немедленно спросил об этом девушку, и та несколько нерешительно ответила: — Пока ваш дядя был болен, все пришло в упадок, поскольку некому было следить за этим, и, кроме того, во время войны все так подорожало, что граф был вынужден экономить. Граф, ничего на это не ответив, вручил поводья груму и помог Дорине спуститься. Миссис Медоуз открыла дверь и очень обрадовалась при виде Дорины, но как только поняла, что девушка пришла не одна, негодующе поджала губы, и давая понять, какие чувства испытывает к новому владельцу Ярда, однако присела в небрежном реверансе. Оскар снова протянул руку и сказал: — Я пришел, миссис Медоуз, извиниться перед вами за досадное недоразумение и умолять немедленно вернуться и исправить все, что натворила новая экономка. Но вместо того чтобы, подобно Берроузу, с восторгом принять приглашение, миссис Медоуз гордо ответила: — Благодарю, ваша милость, но после того, как ваш управляющий оскорбил меня и выгнал из дома, который я в течение тридцати лет считала своим, думаю, я вряд ли смогу туда вернуться. Граф с отчаянием посмотрел на Дорину, и та, шагнув вперед, положила руку на плечо миссис Медоуз. — Подозреваю, — тихо начала она, — что вы уже знаете обо всех отвратительных вещах, творящихся в Ярде, которые потрясли бы и ужаснули старого графа и крайне расстроили бы маму. Пожалуйста, миссис Медоуз, помогите милорду! Кроме вас, это больше некому сделать, а вы ведь не сможете допустить, чтобы все продолжалось подобным образом. Несколько минут миссис Медоуз не произносила ни слова, и граф уже подумал, что она снова откажется. Но старушка, взглянув в умоляющие глаза Дорины, резко ответила: — Я ушам своим не поверила, мисс Дорина, когда услышала о том, что случилось с Мэри Белл. Ваша дорогая матушка, храни Господь ее душу, перевернулась бы в гробу, узнай она об этом. — Подобное больше не повторится, — негромко заверила Дорина. — Я вернусь, милорд, — наконец кивнула экономка, — но только при условии, что если такое произойдет снова, я смогу немедленно сообщить об этом вам, а вы разберетесь с этим должным образом. И Дорина, и граф сразу поняли, что весть о происшествии с Мэри Белл уже успела разнестись по деревне и так потрясла экономку, что, как это ни удивительно, та вовсе не горит желанием возвратиться в Ярд. — Даю вам слово, — спокойно ответил граф, — что тот неприятный инцидент, который случился прошлой ночью, больше не повторится. Но боюсь, миссис Медоуз, что в наши дни молодые люди не обладают ни достоинством, ни хорошими манерами их отцов. Он так безошибочно угадал мысли экономки, что Дорина поняла: граф одержал победу. Но миссис Медоуз все же оставила за собой последнее слово. — Надеюсь, милорд, — продолжала она, — что все, чем гордилась ваша семья, будетвосстановлено в полной мере и вы станете служить примером не только здешнему, но и лондонскому обществу! Граф удивленно поднял брови, но тут же понял, что слухи о поведении принца-регента и его окружения дошли даже до Литл Содбери. Миссис Медоуз снова повернулась к Дорине. — А вы, мисс Дорина, всегда помните о том, что вашу матушку почитала вся деревня за доброту и понимание. Благослови ее Господь, лучше этой женщины не было на свете. Истинный отпрыск рода Ярдов! Дорина понимала, что экономка по-своему, намеками, читает наставление графу, но когда та сказала, что ее мать принадлежала к семье Ярдов, он удивленно взглянул на нее. Граф пообещал миссис Медоуз прислать за ней экипаж, и не успел фаэтон отъехать, как он повернулся к Дорине и спросил: — Почему вы не сказали, что ваша мать со мной в родстве? — Она происходит из другой семейной ветви, — пояснила Дорина. — Не важно, она все равно моя кузина! — Очень дальняя. — Поскольку в наших жилах течет одна кровь, ваша святая обязанность мне помочь. Что вы предлагаете делать дальше? Дорине показалось, что он над ней подшучивает, но потом девушка решила, что он, вероятно говорит серьезно и такой возможности упускать не следует. Как ей хотелось напомнить графу, что пора увеличить жалованье отцу! Но, учитывая ее неприязнь к новому владельцу, это невозможно. Она просто не решится на это!!! Но вместо нее это сделала маленькая Розабелл. Когда они снова подъехали к дому священника, граф заметил: — Думаю, мне следует познакомиться с вашим отцом, если, конечно, он дома. — Папа скорее всего в саду, но если вам необходимо послать экипаж за миссис Медоуз и Берроузом, знакомство может подождать до завтра. — Но мне кажется, это необходимо сделать сейчас, — твердо заявил граф, и девушка поняла, что спорить нет смысла. Они провела графа в гостиную и предложила подождать, пока сходит за отцом. —Я предпочел бы пойти с вами, но поскольку понимаю, что вы не испытываете потребности в моем обществе, готов повиноваться приказу. Дорина почти выплыла из комнаты с таким величественным видом, что граф еле удержался от смеха. Для него было совершенно внове наблюдать, с какой нелюбовью относится к нему молодая хорошенькая девушка. Его забавляло, что эта юная особа относится к нему с такой суровостью. Чтобы вынудить ее исполнять его желания, приходилось немало потрудиться. Он отлично понимал, что Дорина больше всего на свете хочет выгнать незваного гостя из дома и не иметь с ним ничего общего. Она потрясена тем, что произошло, повторял он себе, и можно ли осуждать ее за это? Однако Дорина — одна из тех немногих, кто может мне помочь. Жаль только, что она не хочет ни простить, ни забыть. Дверь открылась, но вместо Дорины и викария на пороге показалась Розабелл. Она весело подбежала к графу, и тот подумал, что эта светловолосая голубоглазая девочка — самое красивое дитя, которое он когда-либо встречал. — Я увидела вас из окна спальни, — пояснила Розабелл, — и пришла поговорить. — Это очень мило с вашей стороны, — отозвался граф. — Ваша сестра не позволила мне отправиться с ней в сад, поискать вашего отца. — Наверное, она хочет помочь ему умыться, — пояснила Розабелл. — Но я хотела еще раз поблагодарить вас за то, что вы позволили гулять в парке и в лесу. — Вы уже поблагодарили меня, — возразил граф, — и надеюсь, не раз приедете в Ярд. Уверен, что вы знаете о поместье гораздо больше меня. — прекрасный дом! — воскликнула Розабелл. — Нас часто приглашали туда ко второму завтраку, пока ваш дядя не заболел. Как нас вкусно кормили! — Надеюсь, так будет и впредь, — улыбнулся граф. — А какие пирожные с глазурью! — продолжала предаваться воспоминаниям Розабелл. Такие блюда у нас никогда не подавали! Они просто нам не по карману! — И тихо вздохнув, добавила: — У нас на обед вечный кролик! Клянусь, мои уши все растут и скоро начнут торчать, и если так пойдет и дальше, то у меня появится пушистый хвостик! — Ужасно печальная история! — рассмеялся граф. — Знаю, — согласилась Розабелл, — но после смерти мамы у нас всегда нечего есть! Граф изумленно уставился на девочку. — Но могу поверить, что это правда! — Спросите няню, — откликнулась Розабелл. — Она скажет вам, что мы живем на сущие гроши, а как бывает стыдно, когда торговцы отказываются давать нам в кредит, пока мы не оплатим счета! Граф вспомнил слова Дорины о том, что именно он должен выплачивать жалованье викарию. Должно быть, то, что он выслушал сейчас, было очередной жалобой. Правда, вполне возможно, что Розабелл просто преувеличивает, и неудивительно, что вернувшаяся вместе с отцом Дорина немедленно отослала сестру, велев садиться за уроки. Викарий, очевидно, успел причесаться и вымыть руки. Слова Розабелл заставили Оскара внимательнее приглядеться к нему. Он уже и раньше заметил, что все члены семейства Дорины необыкновенно худы, но сам викарий выглядел почти изможденным. Граф подумал, не стоит ли начать разговор о жалованье немедленно, но тут викарий сказал: — Боюсь, милорд, что не смогу предложить вам ничего освежающего, но, может быть, вы выпьете чашечку чая? — Благодарю вас, с удовольствием. Так хочется пить после всех уговоров, которые нам с вашей дочерью пришлось применить, чтобы убедить Берроуза и миссис Медоуз вернуться в Ярд. — Вы снова взяли их на работу? — оживился викарий. — Прекрасно! Увольнение таких верных слуг было огромной ошибкой. Дорина вышла из комнаты, чтобы приготовить чай, и граф, наклонившись вперед, сказал: — Мне необходима помощь, викарий, — как ваша, так и вашей семьи. Я слишком медлил с возвращением сюда и не знал, что человек, которого я сделал управляющим, совершил множество несправедливостей от моего имени. — Вы имеете в виду Ричардсона? — осведомился викарий. — Совершенно согласен с вами. Он восстановил против себя всю деревню, и не упомяни вы об этом, я посчитал бы своей обязан-ностью рассказать о том, что случилось в ваше отсутствие. — Я уже все знаю, и Ричардсон с сегодняшнего дня уволен. — Так вы прогнали его? Превосходные новости! Поистине превосходные. Викарий объяснил графу, как встревожен тем, что фермерам повысили арендную плату, и высказал сожаление по поводу того, что одна семья, жившая в поместье на протяжении двух поколений, получила уведомление о выселении. Граф записал их фамилию и удовлетворенно кивнул: — Вы рассказываете именно то, что мне хотелось бы знать, викарий, и все это нужйо немедленно исправить. Вы — единственный, к кому я могу обратиться за советом и помощью. Кроме того, насколько мне известно, ваша жена приходилась мне родственницей. — Да, она была урожденной Ярд, — кивнул викарий, — и хотя ее семья была против нашего брака, мы были очень счастливы, и я безмерно горюю о ее кончине. После этого граф поинтересовался, есть ли еще приходы, покровителем которых является владелец поместья. Оказалось, что в округе всего пять таких приходов, хотя два из них в настоящее время бездействовали, и епископ с нетерпением ждал приезда графа, чтобы обсудить с ним возможные кандидатуры священников. — Одного я не понимаю, — удивлялся граф, — как произошло, что ваше жалованье осталось прежним, несмотря на то, что цены сильно поднялись с начала войны. — К сожалению, это так, — вздохнул викарий. Граф путем тактичных расспросов быстро обнаружил, что доход викария был ничтожно мал по сравнению с нуждами семьи. Кроме того, к нему часто обращались бедняки, оказавшиеся в отчаянном положении, и викарий считал для себя невозможным отсылать их с пустыми руками, а потому его собственная семья частенько голодала. — У моей жены была пожизненная рента, — пояснил викарий, — но после ее смерти мы не получили ничего. Ее отец ненавидел меня, поскольку его красавица дочь могла сделать куда более выгодную партию. Поэтому он составил завещание таким образом, чтобы доход с капитала перешел к ее детям, когда им исполнится двадцать один год. Но до тех пор я не имею права взять даже пенни на их нужды. — Наверное, ваша дочь Дорина похожа на мать, — заметил граф. — Совершенно верно, — согласился викарий. — Моя жена была настоящей красавицей, а Дорина — почти ее копия. Однако Розабелл, как вы, вероятно, уже успели заметить, унаследовала голубые глаза и светлые волосы, передающиеся в моей семье из поколения в поколение. Если верить легенде, мои отдаленные предки, были викингами. Граф, заинтересовавшись, хотел расспросить подробнее, но тут появилась Розабелл и объявила, что Дорина приглашает всех к чаю. Они вошли в столовую, где немедленно появился и Питер, которому не терпелось поговорить с графом о лошадях. Когда все расселись за столом, накрытым чистой скатертью, граф понял, что Розабелл нисколько не преувеличивала, говоря, что семья голодает: еды действительно было мало — всего несколько аккуратно разложенных сандвичей (по всей видимости, наскоро приготовленных Дориной, когда граф пообещал остаться к чаю), остатки деревенского каравая, крошечный кружочек масла и немного сливового джема в стеклянной вазочке. Граф заметил, что Розабелл сделала гримаску, когда Питер передал ей джем, и вспомнил, как в детстве терпеть не мог сливы, потому что в школе, где он учился, вечно подавали их на десерт. Однако викарий ничего не заметил и рассеянно жевал сандвич, беседуя с графом о трудностях фермеров и жалуясь на то, что для молодых деревенских парней очень мало работы. — Не могу удержаться, милорд, чтобы не посоветовать вам срубить одряхлевшие деревья в лесу или вновь открыть гравийные карьеры, заброшенные в течение последних десяти лет. Это позволит мальчишкам, как и их отцам, заняться чем-то полезным вместо того, чтобы торчать на деревенской площади в надежде, что удастся подержать лошадь джентльмену, вздумавшему остановиться в «Зеленом драконе». — Я обязательно подумаю над этим, — кивнул граф. — Как, по-вашему, мисс Стенфилд, идея неплохая? Он намеренно обратился к Дорине, сидевшей во главе стола и разливавшей чай. Девушка не делала ни малейшей попытки подключиться к разговору. — Превосходная, милорд, — ответила она, — но лишь в том случае, если вы действительно собираетесь заняться этим всерьез. Но, боюсь, у вас слишком много времени будут отнимать балы и вечеринки в Лондоне, а в этом случае было бы жестоко будить в людях надежды лишь затем, чтобы потом разочаровать. — Прекрасно понимаю вас, мисс Стенфилд, — невозмутимо ответил граф, — и думаю, будет неплохо, если вы и ваш отец покажете мне на карте, где находятся эти карьеры, и те участки леса и поместья, на которые мне следует обратить особое внимание. Как вам известно, я здесь человек новый и еще не успел как следует оглядеться. И с удивлением понял, что снова видит Дорину насквозь: девушке очень хотелось, чтобы граф взял себе в помощники кого-нибудь другого. Но, очевидно, ей на ум не приходило, кто мог бы заменить ее и отца, и граф наконец сказал: — Кроме того, необходимо как можно скорее назначить нового управляющего на место Ричардсона. Конечно, я намереваюсь принимать самое деятельное участие в делах поместья, но без управляющего все равно не обойтись. — Жаль, что я еще слишком мал! Иначе я мог бы стать управляющим и ездить на ваших лошадях! — завистливо вздохнул Питер. — Позже мы обсудим это, — пообещал граф. — Но, боюсь, что тебе придется подождать несколько лет и к тому же сделать достаточные успехи в учебе, прежде чем я смогу назначить тебя на столь важную должность. И, заметив взволнованный выжидающий взгляд мальчика, добавил: — Не хочешь завтра прийти в дом? Мы сходим с тобой на конюшни и подберем лошадь, на которой ты сможешь кататься, — после того конечно, как сделаешь все домашние задания. Питер издал восторженный вопль, и викарий, видя, что мальчик явно затрудняется выразить свою благодарность словами, сказал за него: — Вы чрезвычайно добры, милорд, но я не могу допустить, чтобы мои дети вам мешали. — Заверяю вас, они совершенно мне не помешают, — покачал головой граф. — Если Питер завтра собирается в Большой дом, может, и мне будет позволено прийти? — осведомилась Розабелл. — Это вы должны спрашивать у сестры, — отозвался граф. — Но, думаю, это можно уладить. — А я не позволю ничего подобного, — хмуро бросила Дорина, — пока ты не сделаешь все уроки! Розабелл и Питер мгновенно исчезли из столовой и оказались наверху. Викарий тоже отправился в кабинет за картой поместья, на которой были отмечены разработки, где в течение нескольких веков добывался гравий. Дорина и граф остались одни, и когда он поднялся, она тоже встала. — Я хочу поговорить с вами, милорд. — Слушаю. — Я понимаю, что вы пытаетесь проявить доброту и загладить то, что случилось в ваше отсутствие, но пожалуйста, не посчитайте меня невежливой, если я попрошу не слишком поощрять визиты Розабелл в ваш дом. Ошеломленный граф молчал. Наконец он опомнился. — Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, мисс Стенфилд, кстати, теперь, узнав, что мы родственники, позвольте называть вас Дориной. Поверьте, нет ни малейшей вероятности того, что Розабелл встретится с людьми того типа, которые гостили у меня в последние несколько дней. Заверяю вас, ни виновника происшествия, ни ему подобных больше сюда не пригласят. — Но есть и другие, — прошептала Дорина. — Совершенно верно. Это мои близкие друзья, и обещаю, что Розабелл не подвергнется ни малейшей опасности. Он надеялся, что Дорину тронет искренность, звучавшая в его голосе, однако вместо этого, к его удивлению, Дорина ответила: — Простите, но, по-моему, будет огромной ошибкой, если Розабелл встретится с вашими… друзьями. Девушка запнулась перед последним словом, и граф подумал, что она имеет в виду леди Морин. Но его инстинкт немедленно подсказал ему, чтоза этим кроется нечто большее. — Дорина, вы должны быть немного откровеннее, — попросил он. — Что вы в действительности имеете в виду? Общество какого человека вы считаете нежелательным для вашей сестры? Может, вы настолько низкого обо мне мнения, что считаете, будто я способен причинить ей зло? Оскар решил говорить без обиняков, надеясь, что это заставит Дорину сказать правду. Но девушка лишь искоса взглянула на него и тут же отвела глаза. — Скажите же мне, — настаивал он, — о чем вы думаете. Дорина медленно, словно каждое слово давалось ей с трудом, ответила: — Я не хочу, чтобы Розабелл встречалась с вашим кузеном Джарвисом, кроме разве тех случаев, когда этого совершенно невозможно избежать. Граф застыл от изумления. Подобного он не ожидал. — Могу я спросить, почему? — наконец выговорил он. — Должно быть, у вас достаточно веские причины для того, чтобы делать такие заявления. — Не имею ни малейшего желания что-то вам объяснять, милорд, — поспешно пробормотала Дорина, — и кроме того, какое это имеет для вас значение? Мы с отцом готовы помочь вам, но как только вы все возьмете в свои руки, я надеюсь, вы прекрасно сможете обойтись и без нас. — Возможно, вы правы, — кивнул граф. — Однако, поскольку мы сейчас будем работать вместе, думаю, не стоит бросать подобные обвинения против Джарвиса Ярда, который и вам приходится родственником, тем более не приведя достаточно веских доказательств. — Не вижу смысла это делать, — неуступчиво процедила Дорина. — Я всего лишь прошу помочь мне удержать Розабелл подальше от вашего дома, и особенно от тех, кто приезжает туда погостить. — А если я откажусь? — рассердился граф. Дорина, прикусив губу, взглянула на него; ее глаза полыхали гневом. — Господи Боже! — воскликнул он. — Почему мы все время должны спорить, и о чем? Я извинился за ошибку, которую совершил, необдуманно послав сюда негодного управляющего, и попросил прощения за то, что натворили люди, даже не считающиеся моим друзьями, а просто случайные знакомые, которых я встретил, как только приехал в Лондон. — Вы хотите сказать, что они — приятели Джарвиса? — осведомилась Дорина. — Вероятнее всего, это правда, — согласился граф. — Он, единственный из всех родных, обрадовался мне, когда я на прошлой неделе приехал в столицу. — Это случилось только потому, что никто не ожидал вашего приезда, а вы сами никого не уведомили. Поверьте, многие члены семьи были бы рады предложить вам свое гостеприимство и заверили бы в своей радости по поводу того, что глава семейства наконец-то приступил к своим обязанностям. Но, по-видимому, кузен Джарвис решил единолично завладеть вашим вниманием! Граф задумчиво посмотрел на девушку. — Почему вы так настроены против Джарвиса? Он пытался ухаживать за вами? Делал нескромные предложения? — Конечно, нет! Сомневаюсь, чтобы он вообще знал о моем существовании! Но… я бы посоветовала, милорд… тщательнее выбирать себе друзей… особенно в вашем положении, — нерешительно прошептала Дорина и торопливо добавила: — Это все, что я могу сказать! Простите, что не могу объяснить всего. Она поспешно направилась к двери и уже взялась за ручку, но граф опередил ее и помешал уйти. — Вряд ли вы можете ожидать, что я удовлетворюсь этим, — сказал он. — Будьте же рассудительны, Дорина! Я пытаюсь отыскать путь в лабиринте, а вы, вместо того чтобы помочь, лишь создаете новые препятствия! — Прошу извинить меня, если вы так считаете, — покачала головой Дорина, — но я больше ничего не могу добавить к сказанному. — И, однако, просите меня удерживать Розабелл и Питера подальше от Ярда. Вы не привели достаточно убедительных доводов, и пока не сделаете этого, мне придется игнорировать вашу просьбу, просто потому, что она неразумна. — Вовсе нет! — запротестовала Дорина. — Помимо всего прочего, вы должны понимать, что ваш образ жизни в корне отличается от нашего и детям не стоит прививать ваши привычки и вкусы. — Возможно, вы ошибаетесь, — покачал головой граф. — Более того, я пять минут назад попросил вашего отца помочь мне познакомиться с приходами и собираюсь значительно повысить бенефиции священникам. Дорина резко вскинула голову. — Проще говоря, вы хотите повысить им жалованье? — Что касается вашего отца, я намереваюсь сделать это немедленно; что до остальных, то здесь мне потребуется некоторое время, чтобы выяснить, каковы потребности каждого из них. Несколько мгновений Дорина могла лишь смотреть на него. Потом девушка тихо проговорила: — Если вы действительно хотите помочь папе… я могу лишь от всего сердца поблагодарить вас. Несмотря на свое намерение говорить спокойно и бесстрастно, Дорина почувствовала, как на глазах выступили слезы. Она поспешно отвернулась, надеясь, что граф не заметил ее слабости. Он ничего не сказал, только открыл дверь и вышел в холл, столкнувшись с викарием, который принес карту. Десять минут спустя граф отправился в Ярд. Всю дорогу он думал о Дорине, о том, какой день он провел с нею, узнавая о своих владениях и людях, которые на него работали. Казалось совершенно невероятным, что у него не нашлось других советчиков и помощников, кроме молодой девушки, которая кругом осуждала его — даже за то, в чем он совершенно не был виноват. Гарри ожидал Оскара в холле. К тому времени он успел прочитать все газеты, и затянувшееся отсутствие друга уже начинало его раздражать. — Что тебя так задержало? По-моему, мы собирались пообедать вместе! — У меня возникло множество проблем, — отозвался граф, — причем таких, которые мне и не снились, когда я подписывал документы о вхождении в наследство! — Мне не терпится поскорее обо всем услышать, — рассмеялся Гарри, — но я не верю, что твои проблемы так уж серьезны! — А вот я в этом не уверен! Но сначала расскажи, что ты знаешь о Джарвисе Ярде. — Он твой кузен. — Это мне известно, — нетерпеливо бросил граф. — Серьезно, Гарри, я ожидаю услышать правду. — Поскольку я некоторое время пробыл за границей, — нерешительно начал Гарри, — могу лишь пересказать тебе все, что слышал о твоем родственнике от знакомых по Уайтс-клубу, но, предупреждаю — все они просто сплетники. — И что же они тебе говорили? Гарри смущенно отвел глаза. — Не хотелось бы мне никаких неприятностей, — пробормотал он. — Единственная неприятность, которая тебя ожидает, — это ссора со мной, если ты не будешь со мной откровенен, хотя в прошлом такого за тобой не водилось. — Хорошо, — вздохнул Гарри, — если хочешь знать правду, Джарвиса считают негодяем и распутником. Он страшно обрадовался, когда узнал, что ты возвращаешься из Парижа и хочешь открыть городской дом на Беркли-сквер. Насколько ты помнишь, он был твоим первым визитером и, говорят, едва ли не сидел на пороге, дожидаясь твоего возвращения. — Мне казалось, что он действительно рад моему приезду, — заметил граф. — Еще бы, — согласился Гарри. — Что ты хочешь этим сказать? — Ты глава семьи, старик, и, следовательно, человек богатый. Джарвис же находится в крайне стесненных обстоятельствах и начал занимать деньги налево и направо еще до смерти твоего дяди, которой, как ему было известно, долго ждать не приходится, а когда услышал о гибели Чарльза, решил, что и тебя, вероятно, убьют в последние недели войны, и еще больше залез в долги. Однако, узнав о начале мирных переговоров, здорово загрустил. — Не понимаю, черт возьми, о чем ты толкуешь! — раздраженно воскликнул граф. — Какая польза Джарвису Ярду от моей смерти? — Либо ты невероятно тупоголов, — вздохнул Гарри, — либо, что вероятнее всего, не позаботился навести справки, иначе не очутился бы в подобном положении. — Слушаю тебя, — коротко бросил граф. — Продолжай! — Изучи ты как следует свое фамильное древо, давно бы сообразил, что в данный момент твоим наследником является Джарвис. Граф, мгновенно забыв обо всем, резко выпрямился. — Не может быть! — Чистая правда! Ты сам, дальний родственник, оказался графом после гибели законных наследников! Поэтому, если не произведешь на свет сына, Джарвис Ярд станет восьмым графом Ярдкомбом после твоей смерти. — И ты говоришь, он занимает под свое наследство деньги? — Не успел твой кузен Чарльз упокоиться в могиле, как Джарвис полетел к ростовщику и взял в долг деньги — не очень много, но достаточно, чтобы удовлетворять свои крайне необычные потребности в женщинах в течение нескольких месяцев. — Почему ты не рассказал мне раньше? — взорвался граф. — Знаешь, — ушел от ответа Гарри, — Джарвис так пресмыкался перед тобой, что готов побиться об заклад — еще неделя-другая, и он попытается выудить денежки и у тебя. — В таком случае он будет крайне разочарован! — пожал плечами граф. — Не имею ни малейшего желания выплачивать долги всех своих бедных родственников, пока не буду точно знать, каких расходов потребует поместье и жалованье людям, которые на меня работают. — Весьма разумные намерения, — издевательски усмехнулся Гарри. — Но предупреждаю, Оскар, этот Джарвис подобен осьминогу, и как только проникнет в твою жизнь, немедленно обовьет тебя щупальцами и начнет сжимать до тех пор, пока не добьется всего, чего захочет. От него не избавиться! — Никогда не слыхал подобного вздора, — фыркнул граф. Он считал, что приятель преувеличивает, однако невольно вспомнил странное поведение Дорины. Почему при одном упоминании о Джарвисе Ярде в ее голосе зазвучал такой ужас? Глава 4 После ухода графа Дорина вошла в крохотную гостиную и, сев на стул, вгляделась в портрет матери, висевший над камином. Он был написан вскоре после свадьбы родителей местным художником, который хотя и не мог считаться большим мастером своего дела, тем не менее сумел каким-то образом запечатлеть радость, счастье и доброту, всегда исходившие от миссис Стенфилд. — Может, мне следовало сказать ему, мама? — тихо спросила Дорина. — Кажется, он не поверил мне и решил, что я все сочиняю. Ответа не было, и Дорина продолжала сидеть в кресле, вспоминая странную историю, случившуюся после похорон старого графа. В доме собрались родственники, и после того как гроб засыпали землей, всех пригласили на второй завтрак. Потом большинство приехавших издалека гостей, немного побеседовав с родными, которых не видели много лет, разъехались, и вскоре дом почти опустел. Дорина и ее отец встречали приезжавших, поскольку были единственными членами семьи Ярдов в Литл Содбери. Девушка подумала, что, будь ее мать жива, она, конечно, взяла бы на себя роль хозяйки, особенно теперь, когда прямых наследников титула не осталось, а Оскар Ярд еще не вернулся из Парижа. Граф умер через пять месяцев после битвы при Ватерлоо, когда война уже шла к концу. И люди одновременно радовались и печалились, потому что слишком много жизней молодых воинов унесли кровавые битвы, и не только фермеров, но и остальных людей постигли нужда и разорение. Дорина знала: старый граф призывал смерть. Он был слишком болен, чтобы справляться с бесчисленными проблемами повседневной жизни, а потеряв обоих сыновей, окончательно утратил интерес к жизни. Стоя в церкви, Дорина гадала, каким будет новый граф, достоин ли он занять место дяди, будут ли его уважать и почитать, как Уильяма. Но тут внезапно, сама не понимая почему, девушка остро ощутила присутствие кузена Джарви-са, которого с самого детства терпеть не могла. Он всегда словно презирал отца Дорины за то, что тот предпочел стать священником. Кроме того, Джарвис вообще свысока смотрел на всю их семью, считая слишком бедными, ничтожными, чтобы удостаивать их своим вниманием. Понимая, что ведет себя не по-христиански, Дорина все же не могла избавиться от неприязни к Джарвису. И сейчас, увидев его на первой скамье через проход от нее, девушка была уверена, что тот втихомолку издевается над заупокойной церемонией, которую служил ее отец, и каким-то образом привносит в церковь дух ненависти и злобы. И хотя она настойчиво уговаривала себя, что такие мысли просто смехотворны, однако помнила и о том, что интуиция ее никогда не подводила, помогая верно судить о людях. Попрощавшись с последней гостьей, престарелой кузиной, рыдавшей во время службы, но, насколько могла вспомнить Дорина, не появлявшейся в Ярде вот уже десять лет, девушка решила идти домой, но сначала поднялась наверх за своей черной накидкой, в которой была на похоронах. Накидка лежала в одной из спален, на огромной постели с четырьмя столбиками. Во время обеда здесь было сложено множество других пальто и накидок, дорогих и красивых и таких же старых и вытертых, как ее собственная. Дорина взяла накидку и поплотнее закуталась: на улице значительно похолодало, а до дома не так уж близко. Но тут она услыхала странный звук, сначала показавшийся ей жужжанием пчелы, но потом превратившийся в нечто вроде декламации. Девушка долго не понимала, в чем дело, и лишь через несколько минут сообразила, что странный шум доносится из дальней комнаты. Кто бы это мог быть? Ведь все гости разъехались… Слуги наверняка уже вернулись на кухню и доедают то, что осталось от завтрака. Девушка вышла из спальни и поняла, что непонятные слова могут доноситься только из хозяйской спальни, где умер старый граф. Она подошла к двери и отчетливо расслышала имя, повторенное несколько раз: — Нисрок… Нисрок… Дорина подумала, что ошиблась, ведь Нисрок — это бог ненависти. Но неизвестный произнес еще два имени: — Молох… Андрамалех… Дорина знала, что первое принадлежало ужасному божеству, пожиравшему детей, а второе, если она не ошибалась, — богу убийства. Мне все это грезится! Такого просто не может быть! — твердила она себе, но тут заметила, что дверь чуть приоткрыта и голос становится громче. Девушка неожиданно испугалась. Она в жизни не боялась ничего в этом доме, который был для нее почти родным, но теперь почему-то ощутила, как страх, подобно ледяному ветру, охватил ее с такой силой, что тело затряслось в ознобе. И тут странный, истерический голос отчетливо вскрикнул: — Вельзевул, Андрамелех, Люцифер, придите ко мне! Властитель Тьмы! Заклинаю тебя, сатана, появись! Я твой раб! Приди! Приди! Почти меня своим присутствием! Дорина затаила дыхание. Только теперь она узнала голос говорившего, и сквозь щель в двери, увидела, что занавеси на окнах спущены и комната погружена в полутьму, а кузен Джарвис стоит у изножья широкой кровати. И теперь он повторял заговорщически, словно беседуя с кем-то невидимым: — Уничтожь его, Люцифер! Убей, как убил Уильяма и Чарльза! Не дай ему вернуться в Англию, и клянусь, что буду твоим рабом навсегда и принесу тебе достойную жертву за все, что ты для меня сделал! Выслушай меня, Люцифер! Я дам тебе все, что ни потребуешь — новорожденного младенца или чистую невинную девственницу. Они будут твоими, если Оскар умрет! Голос Джарвиса звенел, эхом отдаваясь в пустой комнате. Воздев руки к небу, молодой человек упал на колени. — Сатана, я твой раб! Исполни мою просьбу, и я никогда не отрекусь от тебя! Словно испугавшись, что в ответ на мольбу Джарвиса в комнате немедленно появится дьявол, Дорина повернулась и, ринувшись к лестнице, в мгновение ока очутилась во дворе. Она хотела лишь одного — поскорее оказаться подальше от отвратительного, ужасного, гнусного зла. Трудно было поверить, что это не игра воображения! Или ей снится кошмар, настолько странный и ужасный, что она никак не может проснуться? Только оказавшись в тишине и покое родного дома, девушка почувствовала, что может дышать нормально и страх прошел. Она поднялась в свою спальню и, бросившись на постель и зарывшись в подушку, попыталась уверить себя, что все это не могло произойти наяву. Но, несмотря на все старания, девушка не могла забыть голос Джарвиса, в котором звучало настоящее безумие, и в ушах ее постоянно повторялись призывы к врагу рода человеческого. Она долго лежала, когда, наконец, услышала, как ее зовет няня, — скорее всего обед почти готов, и нужно идти вниз и помочь накрыть на стол. Поскольку отец считал, что Розабелл и Питеру ни к чему тяжелые впечатления, дети не ходили на похороны, а вместб этого провели день на соседней ферме, где фермер и его жена позволили им покататься на пони и играть в стогах сена. Дорина была рада, что дети не присутствовали на печальной церемонии, которая могла напомнить им о смерти матери. Спустившись вниз, Дорина собралась было рассказать обо всем отцу, пока не вернулись брат с сестрой, но почувствовала, что предпочла бы забыть о только что пережитом ужасе. Несомненно, отец, узнав, что кузен служит черную мессу и поклоняется злу, скорее всего сочтет своей обязанностью прочитать Джарвису наставление, а тот наверняка ответит грубостью и попытается отомстить ей. Мне стыдно оттого, что я его боюсь, подумала девушка, но было что-то зловещее и невыразимо страшное в том, что он призывал сатану. Если Джа-рвис возненавидит Дорину, то, хотя Господь, конечно, ее защитит, кузен непременно попытается навести на нее порчу. К тому времени как девушка добралась до кухни, где ее ждала няня, все было решено: она не скажет никому ни слова. — Забудь об этом! Забудь! — повторяла она, хотя понимала, как трудно это сделать. И теперь она не на шутку испугалась за Розабелл. Дорина не могла позволить, чтобы сестра даже мимоходом виделась с этим человеком. Должно быть, просто ошиблась, потому что была расстроена похоронами, уговаривала себя девушка, но в ушах, словно вопли злого духа, звучали и звучали призывы Джарвиса: «Выслушай меня, Люцифер! Я принесу тебе достойную жертву… дам все, что ни потребуешь… новорожденного ребенка или чистую невинную девственницу… они будут твоими, если Оскар умрет!» Весь вечер Дорина была очень молчаливой, так что даже отец это заметил. И на следующий день она не переставала мучиться, пытаясь решить, стоит ли рассказывать графу, что Джарвис, внешне такой дружелюбный и приветливый, жаждет его смерти, чтобы самому стать графом Ярдкомбом. Но как ни странно, граф не приехал в дом священника на следующий день, хотя дети беспрестанно о нем говорили. Питер побывал на конюшне и вернулся полный энтузиазма, поскольку Хокинс, старший конюх, разрешил ему кататься, когда и сколько он захочет. Дорина немного рассеянно слушала его взволнованные речи, а Розабелл, которой удалось только погулять в парке с собакой, с легкой завистью воскликнула: — Хорошо тебе, Питер! Я тоже пойду с тобой завтра в конюшню! — Там девчонкам делать нечего, разве что Хокинс тоже позволит тебе проехаться верхом! — Думаю, сначала нужно спросить разрешения у графа, — вмешалась Дорина. — Спрошу, если хочешь, — отозвалась Розабелл, — но знаю, что он скажет «да», и не могу понять, Дорина, почему ты так стараешься помешать ему проявить к нам немного доброты. Дорина про себя признала правоту сестры, особенно когда из Большого дома приехал кучер с тележкой, нагруженной, к изумлению девушки, всяческими съестными припасами, фруктами и шестью бутылками превосходного кларета для викария. Там были куры, баранья нога, ветчина, а также персики, виноград и сливы ренклод из теплиц. — Я не собираюсь принимать милостыню! — воскликнула Дорина. — Няня, немедленно отошлите все обратно! — Милостыню?! — охнула няня. — Никакая это не милостыня, и вам прекрасно это известно, мисс Дорина! — Конечно, настоящее подаяние, и нужно иметь гордость, чтобы признать это! Но няня встала перед столом, словно намереваясь грудью защищать долгожданную еду, и объявила: — Почитайте Библию, мисс Дорина, и узнаете, что люди всегда приносили дары священникам! Нет ничего дурного в том, что его милость прислал все это, и вам следует быть благодарной за его великодушие и щедрость! Даже старому графу было невдомек, как трудно нам сводить концы с концами! Это, несомненно, было чистой правдой, и Дорина, зная, как понравится отцу кларет, почувствовала, что ее решимость слабеет. — Что до меня, — наступала няня, — то у меня сердце кровью обливается, когда я вижу, какими худыми стали дети, а иногда я и сама голодна так, что, кажется, быка бы съела! Дорина невольно рассмеялась. — Хорошо, няня, — сдалась она, — поскольку граф сказал, что повысит папе жалованье, думаю, можно считать это первым взносом. Глаза няни заблестели. — Повысить хозяину жалованье?! Неплохое начало! Что бы там ни говорили в деревне, а видно, его милость пытается исправить дело, и мы, как христиане, должны помогать ему в этом! Дорина была вынуждена отметить, что поведение графа говорит в его пользу. Однако она так и не смогла по-настоящему простить его за вечеринку, ставшую причиной стольких бед. Пусть даже человек, оскорбивший Мэри Белл, — всего-навсего приятель Джарвиса, поведение леди Морин Уилсон было просто непристойным! Подобные манеры наверняка шокировали бы мать Дорины и, конечно, не подобают великосветской даме, хотя, вероятно, приняты в окружении принца-регента. Если именно такие женщины ему нравятся, — значит, Розабелл должна держаться подальше не только от кузена Джарвиса и его друзей, но и от самого графа! Она снова подумала о Джарвисе и его зловещей выходке. Может, стоит все-таки рассказать обо всем графу? Или просто упомянутьо том, что Джарвис опасен, не раскрывая при этом подробностей? Но Дорина тут же решила, что ведет себя как истеричная барышня. Как может Джарвис причинить зло графу этой чепухой — черной магией? Отец на ее месте сказал бы, что лишь крайне доверчивые и примитивные или попросту безумные люди могут в это верить. Конечно, в сельской местности живет немало старух, считающихся колдуньями; им ничего не стоит проклясть человека так, что у него отнимется рука, или сделать так, чтобы у фермерши прогоркло только что сбитое масло, или, что хуже всего, напустить порчу на корову, чтобы она осталась яловой. Но действительно ли они обладают какой-то силой? Она уже задавала себе такие же вопросы, когда деревенские девушки бегали к ведьме за любовным напитком. Они также обращались к ней, чтобы отомстить счастливой сопернице. Зло может повредить только злым людям, не раз говаривала мать, когда сплетницы рассказывали ей об очередной жертве колдовства. Миссис Стенфилд была уверена, что все случившееся можно объяснить вполне обычными обстоятельствами. Конечно, кузен Джарвис не сумеет ничего сделать такому человеку, как папа, рассуждала Дорина. Но если граф — плохой человек, Джарвис сможет убить его своей черной магией, и в этом случае, если я не предостерегу графа, то никогда не прощу себе этого. Однако интуиция удерживала ее от откровенности с графом и мешала рассказать ему все, что она невольно подслушала. Он вступил в сговор с Люцифером! — будто слышала Дорина собственные слова, обращенные к графу, и видела недоверчивые глаза собеседника. Как он, должно быть, посмеется над ее глупыми детскими россказнями! И, несомненно, посчитает, что подобная вещь не может с ним случиться. Она всего лишь покажет себя деревенской простушкой, не обладающей утонченностью манер! Нет, нельзя признаваться ему, покачала головой Дорина, проснувшись на следующее утро. Видя, что проспала, девушка поспешила вниз, чтобы помочь няне приготовить завтрак детям до того, как у них начнутся уроки. — Как только мисс Соме отпустит меня, — вызывающе объявила Розабелл, — немедленно отправлюсь в конюшню вместе с Питером! Прежде чем Дорина успела возразить, девочка добавила: — Знаю, почему ты не желаешь, чтобы я туда ходила! Завидуешь, потому что граф не разрешал тебе ездить верхом на его лошадях, не приглашал в Большой дом, хотя ты и помогла ему вернуть слуг! — Это неправда, — начала Дорина, но не успела договорить, как Розабелл бросилась ей на шею и расплакалась: — Я не хотела, не хотела! Это ужасно с моей стороны, и, конечно, граф с радостью разрешил бы тебе сесть на любую его лошадь, и ты была бы так же счастлива, как я и Питер. Дорина прижала сестру к груди, и Розабелл всхлипнула: — Прости меня, прости, пожалуйста! Ты такая добрая, а я… веду себя, как поросенок! — Все хорошо, дорогая, — шепнула Дорина, — и я не сержусь. Можешь пойти на конюшни с Питером, но обещай мне одну вещь… — Какую? — предчувствуя недоброе, спросила Розабелл. — Если там будет кузен Джарвис, ты немедленно вернешься. Розабелл вскинула брови, но тут же кивнула: — Конечно! Терпеть не могу его! В нем что-то такое неприятное, отчего у меня вечно мороз по коже! — Поэтому если его увидишь, немедленно домой! Придешь в другой раз, когда его не будет! Дети поспешили на уроки, а викарий со вздохом вспомнил о том, что нужно навестить в деревне больную женщину и договориться о крестинах новорожденного младенца. Только потом он сможет вновь заняться любимыми кактусами! Он тоже ушел, а Дорина, вздохнув, начала убирать со стола, но тут в дверь постучали. К своему удивлению, она увидела на пороге красивого молодого человека, державшего под уздцы лошадь. — Вы, должно быть, мисс Стенфилд, — сказал он. — Я гощу в Ярде, и меня зовут Гарри Хар-рингтон. Мне срочно нужна ваша помощь. — Конечно, — кивнула Дорина. — Если хотите, поставьте лошадь в конюшню, только сами, потому что больше это сделать некому. Она показала ему дорогу к конюшне, сбоку от дома, и, дождавшись, пока молодой человек поставит своего породистого коня в пустое стойло, спросила: — Не желаете вернуться в дом? По дороге она не переставала гадать, зачем понадобилась незнакомцу. Со стороны графа довольно странно прислать друга, вместо того чтобы прийти самому! Они вошли в гостиную, и Гарри объяснил: — Я отправился в деревню за доктором, но оказалось, что тот уехал. — Совершенно верно, — отозвалась Дорина. — Его мать умерла, и он приедет лишь через три дня. — Я уже слышал это от его экономки, — кивнул Гарри, — и приехал спросить, не можете ли вы или ваш отец порекомендовать другого доктора в округе? — Кто-то в доме заболел? — забеспокоилась Дорина. — Ваш кузен Оскар. Его камердинер прибежал за мной, как только вошел к нему сегодня утром и увидел, что творится. Он рассказал, что ночью графу стало совсем плохо, его сильно рвало, а теперь он без сознания. — Возможно, съел что-то несвежее… — предположила Дорина. — Именно это я и подумал, но мы ужинали вместе, и я совершенно здоров. — Но, вероятно, он все-таки ел что-то еще, — настаивала Дорина. — Может, какие-нибудь фрукты, которые сорвал в саду, или незнакомые ягоды? — Просто не знаю, что и думать, — пожал плечами Гарри. — Что, если кто-нибудь ему что-то принес? — Единственный, кроме фермеров, конечно, кого он видел, — это его кузен Джарвис Ярд, — медленно выговорил Гарри. Дорина оцепенела. — Джарвис? Он приехал? — Неожиданно прибыл из Лондона как раз перед вторым завтраком, — пояснил Гарри, — и был очень горд собой, поскольку затратил на дорогу всего два с половиной часа вместо обычных трех! Дорина, кивнув, поспешно спросила: — Почему кузен Джарвис так внезапно появился в Ярде? — Должно быть, хотел лишний раз подольститься к Оскару, — хмуро бросил Гарри, и Дорина не смогла не заметить жестких ноток в его голосе. — Вы не думаете, что он мог дать его милости что-то такое, о чем мы не знаем? Гарри, несколько мгновений помолчав, пожал плечами: — Когда я увидел Оскара сегодня утром, он был настолько слаб, что почти не мог отвечать на вопросы. Было ясно, что нужно срочно привезти доктора. Но теперь я припоминаю, как он пробормотал что-то насчет вина, только голос его был слишком тихим, а сам он почти терял сознание, поэтому я не стал тратить время, пытаясь разобрать его слова. — Дорина, испуганно взглянув на него, заявила: — Думаю, мне необходимо сейчас же идти в Ярд. Я принесу лекарственные растения и отвары из трав. Мама часто давала их деревенским жителям, когда те болели, и люди уверяли, что они помогают гораздо лучше, чем лекарства, прописанные доктором! — Прекрасная идея, — согласился Гарри. — Пока вы собираетесь, я отправлюсь назад и велю запрячь лошадей в фаэтон, чтобы привезти вас в Ярд. Мне нужно было сразу приехать в экипаже, только я решил, что верхом быстрее. — В таком случае, у меня останется время нарвать свежих трав, и миссис Медоуз поможет приготовить отвары в буфетной. Она, как и Берроуз, знает, насколько действенны мамины снадобья. — Тогда мне лучше поспешить, — кивнул Гарри и без лишних слов вышел из гостиной и пересек холл. Дорина услыхала, как он быстро бежит по направлению к конюшне, и рассеянно прижала руку ко лбу, словно заставляя себя думать. Девушку охватило отчаяние при мысли о том, что кузен Джарвис сумел какими-то таинственными оккультными способами причинить зло графу, и если она не поймет, что делать, может быть слишком поздно. Почему я не набралась храбрости сказать ему вчера? — спрашивала себя девушка, но тут же поняла, что, должно быть, снова поддалась игре воображения и что болезни графа можно дать вполне разумное объяснение. Вероятно, он заболел лихорадкой, часто поражавшей обитателей деревни, причины появления которой не были известны доктору, или съел что-то, подействовавшее на него столь сокрушительным образом. В таком случае огромное счастье, что организм избавился от яда. К тому времени, как я доберусь до Ярда, надеюсь, ему станет лучше, старалась уверить она себя. Но в ушах по-прежнему звучала декламация Джарвиса, заключавшего соглашение с Люцифером, и, несмотря на все уговоры и убеждения, руки Дорины дрожали. Гарри Харрингтон на удивление быстро успел вернуться из Ярда в фаэтоне и привез с собой грума, чтобы тот подержал лошадей. СЦ помог Дорине вынести корзину; в ней находилось несколько пузырьков с эссенциями и отварами трав, которыми так славилась ее мать. Сверху лежали свежесрезанные травы из садика, гордости миссис Стенфилд, который викарий всегда содержал в порядке, как бы ни был занят своими кактусами. Иногда Дорина думала о том, как больно отцу проводить столько времени в садике, где все так живо напоминало ему о рано ушедшей жене. Однако растения, травы и кусты чувствовали себя прекрасно, словно викарий обладал волшебным даром. Дорина была уверена, что причиной всему любовь к растениям, как всегда уверяла мать. Та часто говорила также, что зелень, за которой ухаживают с любовью, лучше растет. — Ты хочешь сказать, мама, — спросила как-то девушка, — что если часто повторять растению о том, как любишь его, оно становится сильным и растет быстрее, чем если ругать и твердить о своей ненависти? — Без всякого сомнения, — кивнула миссис Стенфилд, — и то же самое относится к людям. Любовь может творить чудеса, а ненависть приносит непоправимый вред. И теперь Дорина вспомнила слова матери и подумала, что всему виной, возможно, ненависть Джарвиса, а не проделки сатаны. Однако, поднимаясь по широкой лестнице в комнату графа, Дорина не могла избавиться от дурного предчувствия. Она не подходила к хозяйской спальне с того дня, как в день похорон старого графа услышала заклинания Джарвиса, обращенные к дьяволу. Поэтому, когда Гарри открыл дверь, она почти ожидала испытать тот же ужас и ощутить зловещую атмосферу этой комнаты. Но вместо этого ее встретили аромат лилий, стоявших в двух больших вазах, и свежий резковатый запах одеколона. А потом Дорина уже никого не замечала, кроме графа. Он лежал на широкой кровати с закрытыми глазами. Лицо было неестественно бледным, почти синеватым, совершенно непохожим на его обычный вид. Граф ездил верхом в любую погоду и в Париже сохранял форму, постоянно участвуя в военных парадах, поэтому кожа его была всегда покрыта загаром, и он прекрасно выглядел. Теперь же он осунулся, а под глазами темнели огромные круги. Гарри, обогнав ее, подошел к постели и негромко спросил: — Ты слышишь меня, Оскар? Я привез твою кузину, мисс Стенфилд, ухаживать за тобой. Граф с усилием открыл глаза, встретился взглядом с Дориной и еле слышно прошептал: — Мне… очень плохо. Не могли бы вы найти мне хорошего врача? — Как уже знает мистер Харрингтон, — отозвалась Дорина, — доктор уехал, но я привезла лекарство, которое обязательно вам поможет. Однако сначала я хотела бы узнать, что же все-таки случилось. — Представить не могу, — с трудом выдохнул граф. Голос звучал словно издалека, и Дорина напряженно прислушивалась. — Может… может, это вино… которое привез… Джарвис. — Какое вино? — спросила девушка. — И где оно сейчас? — Джарвис… сказал… что специально… раздобыл… три бутылки старого бренди… в подарок принцу-регенту… но сказал, что, раз я только что вернулся из… Франции, следовательно… умею ценить хорошее бренди… не мешало бы мне… попробовать немного… и хотя… он не желает показаться жадным… но Гарри не хватит. Поэтому Джарвис… принес мне бокал… когда я переодевался… после прогулки… верхом… — Это примерно в четыре часа, — пояснил Гарри, — а потом Джарвис немедленно уехал в Лондон. — Я… выпил… только полбокала, — продолжал граф, — потому что не люблю пить… до обеда… Однако… я сказал Джарвису… что принцу… понравится бренди… но как только он вышел из комнаты… выплеснул остаток. — И это спасло вам жизнь! — воскликнула Дорина. — Что… что вы имеете… в виду? — Я хочу сказать, — медленно выговорила Дорина, — что я вполне уверена в своей правоте и что бренди было отравлено! Глава 5 Несколько мгновений мужчины потрясенно смотрели на Дорину. Наконец граф, снова прикрыв глаза, пробормотал: — Ради Бога… дайте мне что-нибудь… что позволило хотя бы… спокойно выслушать вас… Я пытаюсь понять, что вы говорите… но проклятая тьма… продолжает наползать… и я… теряю… сознание… — Полежите спокойно, я сейчас все найду, — поспешно пообещала Дорина и, взяв корзину, отнесла к столу на другом конце комнаты, тихо сказав при этом Гарри: — По-моему, он был отравлен либо белладонной, либо наперстянкой. — Но почему вы так считаете? — Симптомы очень похожи, — пояснила Дорина. — Белладонна может быть причиной синеватого цвета кожи и рвоты, а наперстянка часто дает сонливость, кончающуюся конвульсиями. — Не можете ли вы чем-нибудь помочь? — охнул Гарри. —Уверена, что смогу, — кивнула Дорина, — я, к счастью, всего два дня назад сделала эликсир по рецептам матери для ребенка, наевшегося ягод белладонны, которая в этих краях называется «смертельным пасленом». Она вынула из корзины маленький пузырек, хорошенько встряхнула и вылила содержимое в стоявший на столе стакан, а потом подошла к кровати и, приподняв голову графа, поднесла стакан к его губам: — Выпейте и сразу почувствуете себя лучше. Она знала, что одним из самых типичных симптомов было затрудненное глотание, но граф мужественно терпел боль, и Дорине удалось заставить его выпить все до последней капли. Последовала долгая пауза, после чего он пробормотал: — Какой странный вкус! Голос был уже чуть сильнее, и слова звучали разборчивее, чем раньше. Дорина осторожно уложила Оскара на подушки и спросила: — Вы слишком устали, чтобы выслушать меня? Если хотите спать, мы поговорим позже. Граф открыл глаза и прошептал: — Я бы… попросил… объяснить, почему, вы считаете, что меня отравили? Дорина уселась в кресло рядом с кроватью, а Гарри оперся на одну из резных колонн, внимательно при-, слушиваясь. Девушка медленно и нерешительно, сильно смущаясь, описала все, что произошло после похорон старого графа, рассказала об ужасном сговоре Джарвиса с дьяволом и о том, какие жертвы пообещал принести несчастный сатане. Только когда Дорина замолчала, напряжение, казалось, немного отпустило графа. — Это неслыханно! Неужели подобные вещи… могут происходить… в Англии? — Я подумал о том же, — вмешался Гарри. — Будь мы на Востоке или в Африке, я не удивился бы, но представить не способен, что ваш кузен, пусть и не слишком приятный человек, смог опуститься до убийства! — Еще когда мы были детьми, — — пояснила Дорина, — он всегда завидовал Уильяму и Чарльзу и .мечтал занять их место. — Думаю, он не сумел устоять перед искушением, обнаружив, что между ним и титулом графа стоит всего одна жизнь, — заметил Гарри. Граф ничего не сказал, и Гарри, поглядев на него, умоляюще сказал: — Ради Бога, Оскар, не можешь же ты умереть такой бесславной смертью, после того как прошел всю войну без единой царапины! — Кто сказал… что я… умру? — сонно осведомился граф. — Вы не умрете! — твердо пообещала Дорина. — Иначе Джарвис растратит все деньги на сомнительные развлечения, и поместье придет в окончательный упадок! И несмотря на то, что графу было очень плохо, девушка заметила, что его губы дернулись в подобии улыбки. — Все еще… читаете мне наставления… Дорина? — еле выговорил он. — Не сейчас, но позже мне будет что сказать! Ей показалось, что графу немного легче. Теперь он должен отдохнуть, пока она приготовит другую, более сильную дозу лекарства. Дорина подняла корзинку и, направившись к двери, сделала Гарри знак следовать за ней. Они вышли, и Дорина, вздрогнув, призналась: — Вы, конечно, посчитаете, что это всего лишь мое воображение, но я говорю правду: Джарвис действительно заклинал сатану в этой комнате, и сейчас я ощутила тот же ужас, что и тогда. — Прекрасно вас понимаю, — серьезно кивнул Гарри, — это, должно быть, действительно очень страшно. Дорина внимательно вгляделась в него, чтобы проверить, искренне ли он сочувствует, и, удовлетворенная, ответила: — Я и сейчас боюсь и не могу не чувствовать, что он каким-то образом успел насытить атмосферу злыми замыслами, которые могут повредить графу. — Вы считаете, что черная магия все еще присутствует в комнате? — осведомился Гарри. — Либо осталась с того времени, как он призывал сатану. А может, он с такой силой желает смерти графу, что волны ненависти достигают этого дома, хотя сам Джарвис сейчас в Лондоне. — Да у меня просто мороз идет по коже от ваших слов! — воскликнул Гарри. — Поверьте… я не истеричка и никогда ею не была, — ответила Дорина. — Но что же нам делать в таком случае? — Если вы не считаете, что это слишком потревожит графа, я могу попросить отца приехать и уничтожить всякое злое влияние, которое еще здесь таится. Тогда и граф, вероятно, почувствует себя достаточно сильным, чтобы бороться с гнусными планами Джарвиса. Гарри уставился на девушку: — Вы хотите попросить своего отца изгнать нечистую силу? То сатанинское влияние, которое вы ощущаете? И теперь, кажется, подумав хорошенько, я сам его чувствую! — Я хотела бы позвать отца, если это не расстроит и не рассердит графа. — Я поговорю с ним, — пообещал Гарри, — пока вы готовите травы. — Именно это я и хотела от вас услышать, — слегка улыбнулась Дорина и отправилась к миссис Медоуз, которая тоже сильно встревожилась, услыхав о том, что граф отравлен. — Должно быть, он съел что-нибудь, — так отвечала Дорина, не желая давать пищу для домыслов о том, что же произошло в действительности. — Но кухарка не виновата, — поспешно заверила экономка. — Она всеми силами старается угодить его милости! — Никто в этом не сомневается, — кивнула Дорина. — Нет, скорее всего он съел по ошибке какие-то ядовитые ягоды во время прогулки в лесу. Помните, мама всегда предостерегала от этого деревенских детишек. — Вы, наверное, правы, — согласилась миссис Медоуз. — Мужчины совсем как дети! Никогда не становятся взрослыми! Она помогла Дорине приготовить отвар, отжала травы, и когда набрался полный стакан жидкости, Дорина поспешила в спальню графа. По выражению лица Гарри девушка поняла, что они уже пого|ворили и граф согласился призвать викария. Он лежал на спине с закрытыми глазами. Снова обратив внимание на синеватый оттенок кожи, Дорина еще больше уверилась, что Джарвис добавил в вино белладонну. Насколько было известно девушке, она росла в поместье почти повсюду, и Джарвис мог без труда найти ядовитое растение. Дорина заставила графа выпить отвар, а потом нащупала его пульс и определила, что сердце больного бьется слишком медленно и неровно. — Думаю, ему лучше поспать, — сказала она, взглянув на Гарри, и добавила, — не волнуйтесь, я уверена, что мое противоядие подействует. Гарри кивнул, и они потихоньку вышли из комнаты. Дорина была уверена, что граф даже не слышал, как они уходят. Оказавшись за дверью, она спросила: — Мне позвать папу? — Я отвезу вас домой, — пообещал' Гарри, — и мы доставим его сюда в фаэтоне. Так будет быстрее, а кроме того, я не хочу надолго оставлять Оскара одного. — Вы правы, — согласилась Дорина. — Нужно, чтобы с ним кто-то сидел, и поскольку я заранее предположил, что вы сами захотите отправиться за отцом, то и велел камердинеру не отходить от кровати Оскара на случай, если тому понадобится помощь. — Вижу, из вас выйдет неплохая сиделка, — пошутила Дорина, и Гарри серьезно пояснил: — Мы привыкли ухаживать друг за другом, еще когда сражались в армии, особенно если кто-то из нас метался в жару или корчился в коликах от испанской еды, в которую льют столько масла, что она буквально плавает в нем. Он помог Дорине сесть в фаэтон, и когда лошади тронулись с места, тихо спросил: — Как по-вашему, он поправится? Дорина поняла, что Гарри опасается за жизнь друга, и уверенно заявила: — Мамино противоядие сотни раз помогало больным и, конечно, спасет его милость. Но, должна признаться, я больше боюсь другого. А вдруг Джарвис попытается сотворить еще какую-нибудь подлость? — Если бы я не видел своими глазами, что произошло с Оскаром от бокала вина, то подумал бы, что вы все это придумали! — Именно это я и твердила себе, с тех пор как все произошло, — ответила Дорина, — но теперь, я чувствую себя ужасно виноватой, что не рассказала вовремя графу обо всем, что пытался сделать кузен Джарвис. — Вряд ли он поверил бы вам, — откровенно ответил Гарри, — но теперь понятно, что ваш кузен не только поклоняется сатане, но и самый настоящий преступник. Дорина не могла не согласиться с ним, и как только она добралась до дома, побыстрее спрыгнула с фаэтона. Гарри был достаточно тактичен и остался ждать на крыльце. Девушка знала, что к этому времени отец уже должен был вернуться из церкви, где служил заутреню. Паства его обычно состояла из двух-трех престарелых леди, но он считал своим долгом проводить службу и никогда не пропускал ее, сколько бы обязанностей у него ни было. Она нашла отца в кабинете. Тот еще даже не успел снять сутану. При виде дочере викарий улыбнулся и сказал: — Какой сегодня прекрасный день, Дорина! Я как раз подумывал отправиться в сад. — Но сначала ты должен кое-что сделать, папа. — Что же именно? — осведомился он. Поколебавшись, Дорина нерешительно начала: — Ты когда-нибудь изгонял дьявола? Девушка ожидала отрицательного ответа, но, к ее удивлению, отец кивнул: — Довольно часто, но не в последние годы. — Правда?! Викарий улыбнулся: — В молодости у меня был друг в Эссексе, а как известно, именно в этом графстве колдовство распространено сильнее, чем во всей Англии. — Он помолчал и, немного подумав, объяснил: — Особенно известны ведьмы Хелмсфорда, и именно там в 1556 году прошел суд над ведьмами, впервые в истории страны закончившийся вынесением смертного приговора через повешение. — Это было слишком давно, папа, — быстро вставила Дорина, пытаясь не дать отцу углубиться в пространную лекцию о событиях прошлого. — Не важно, будучи там, я столкнулся с ведьмами, колдунами, заклинаниями, а мой приятель, который был старше и опытнее меня, изгнал множество различных привидений, злых духов, не раз снимал порчу, и я, помогая ему, тоже научился неплохо это делать. — Именно это я хотела узнать, — торопливо пробормотала Дорина. — Я прошу тебя, папа, пойти и изгнать дьявола из спальни старого графа, дьявола, которого призвал кузен Джарвис. Я сама слышала, как он призывал сатану и богов ненависти и убийства к себе на помощь. — О чем это ты, дорогая? — в полнейшем недоумении охнул отец. — Я хочу, чтобы ты знал, папа, — испуганно прошептала Дорина, — Джарвис использует черную магию, чтобы убить графа. Викарий нашел все это настолько невероятным, что Дорине пришлось потратить немало времени на подробный рассказ о подслушанных заклинаниях Джарвиса. Она с трудом убедила отца, что нисколько не преувеличивает. Только когда Дорина сообщила отцу, что граф отравлен, викарий резко воскликнул: —Это необходимо немедленно остановить, а Джарвиса нужно арестовать за попытку убийства. — Сомневаюсь, чтобы кто-то поверил в это, папа, ведь и ты не сразу поверил, — покачала головой Дорина. — Сначала необходимо оказать противодействие дьявольским намерениям Джарвиса, поэтому прежде всего прошу тебя поехать в Ярд и изгнать зло, которое, я знаю, все еще таится в спальне и может погубить графа. — Я немедленно еду, — коротко бросил викарий и, взяв молитвенник и висевший на стуле стихарь, молча последовал за Дориной. Гарри поздоровался с ним, и все трое уселись в фаэтон. Экипаж был предназначен только для двоих, и Дорина, стиснутая между мужчинами, едва дышала. Однако девушка, сознавала, что если придется ехать за более просторной каретой, то на поездку уйдет слишком много времени, и потому терпела. Она, как и Гарри, чувствовала, насколько важно не потерять ни минуты. Уже через десять минут они оказались в Ярде и поднялись в спальню. Викарий немного задержался в гардеробной, чтобы надеть стихарь. Гарри открыл дверь, и увидел, что граф по-прежнему крепко спит. Испугавшись, что он мог внезапно умереть в их отсутствие, Дорина подбежала к кровати и пощупала пульс больного. К ее величайшему облегчению, он оказался сильнее, чем в прошлый раз, и девушка поняла, что противоядие подействовало. Кроме того, ей показалось, что кожа Оскара потеряла синюшный оттенок. Теперь можно было с уверенностью сказать, что яд почти полностью ушел из организма. Камердинер, преданный графу слуга, бывший его денщиком в армии, потихоньку вышел из комнаты. Гарри закрыл дверь, и Дорина поняла, что отец готов начать церемонию экзорсизма [1 - Изгнание дьявола.] . Она никогда не слышала ничего подобного раньше, но немного успокоилась, слушая слова молитв и отмечая, с какой силой и властностью звучит голос отца, когда он приказывает злому духу покинуть этот дом. На девушку сама обстановка и молитвы действовали умиротворяюще, и она была уверена, что вскоре после начала церемонии атмосфера в комнате значительно изменилась, и, хотя жалюзи были наполовину опущены, сумрак словно пронизало солнечное сияние, или, скорее, это был свет, исходивший не от светила, а от Высшей силы. Она встала на колени, когда отец стал произносить последнее благословение, освящая святым распятием все четыре стороны и осеняя крестом графа. Больной открыл глаза, но Дорине показалось, будто он не спит уже давно и сознает, что происходит. На какое-то мгновение — в комнате воцарилась тишина. Потом викарий, чувствуя себя так, словно по-настоящему сражался с демонами, вышел из комнаты, чтобы собраться с силами. Дорина встала. — Это было очень впечатляюще, — тихо заметил Гарри, а граф прошептал: — Я чувствую себя лучше. Спасибо, Дорина! Девушка словно вернулась издалека в повседневный мир, где от нее требовались практичность и деятельность. Она подошла к столу, где оставила снадобье из трав, которое давала графу раньше. Там еще оставалось достаточно, и, наполнив стакан, Дорина поднесла его к губам графа. Тот молча выпил. Дорина подумала, что придется сделать новую порцию, чтобы хватило на всю ночь. Викарий вернулся в комнату. Теперь, без стихаря и сутаны, он выглядел очень красивым и, как заметила Дорина, казался гораздо крепче благодаря угощению, присланному графом. — Как вы себя чувствуете, милорд? — спросил он. — Немного лучше, — выдохнул граф, — и спасибо за то, что пришли, и за службу, которую только что провели. — Я уверен, что сумел победить дьявола, — отозвался викарий, — но все равно после того, что рассказала Дорина, считаю необходимым каким-то образом помешать Джарвису осуществить новую попытку убийства. — Я уже думал об этом, — вставил Гарри. — Очевидно, он считает, что яд подействовал, и сейчас ждет в Лондоне известия о смерти графа Ярдкомба. — В таком случае он будет разочарован, — ответил граф. — Неплохо бы, — продолжал Гарри, — проучить его так, чтобы он навсегда запомнил этот урок! Все в комнате взглянули на него, и граф медленно выговорил: — Конечно, самым большим удовольствием было бы изметелить его как следует кулаками или вызвать на дуэль, но если он надумал избавиться от меня, то обязательно совершит вторую попытку, и на этот раз уже не промахнется! Дорина в ужасе вскрикнула: — Вы думаете, что он снова попытается убить вас? — Конечно, — кивнул граф. — Он по уши в долгах и сможет заплатить их только в том случае, если получит наследство. — Но как можно жить месяц за месяцем, год за годом с сознанием того, что над твоей головой нависла угроза гибели? — охнула Дорина. — Именно это я и чувствую, — покачал головой граф. — Но это невыносимо! — воскликнул викарий. — Необходимо сделать что-то, и сейчас же! Я поговорю с Джарвисом. — Сомневаюсь, что он послушает тебя, папа, — возразила Дорина, зная, что Джарвис презирает отца и всю их семью за бедность и преданность Господу. Как же он должен их ненавидеть, раз сам поклоняется сатане и его приспешникам! — Но что же делать? — беспомощно спросил викарий. — Необходимо придумать что-то, — твердо сказал Гарри. — Как верно говорит ваша дочь, ни один человек не способен спокойно жить, когда над головой висит дамоклов меч, зная, что еда может быть отравлена и каждую минуту он может быть прострелен пулей или стать жертвой несчастного случая. — От твоих слов мне стало еще хуже, — объявил граф, слегка улыбаясь, и по тону его голоса Дорина с облегчением поняла: противоядие победило яд, и теперь не стоит спрашивать у графа, есть ли у него еще тошнота. Очевидно, он действительно находится на пути к выздоровлению. — Если тебе так нехорошо, Оскар, — встревожился Гарри, — мы можем спуститься вниз и поговорить там. — Но вы обсуждаете мою жизнь, — запротестовал граф, — и я предпочел бы, чтобы вы оставались здесь. Я хочу слышать все до последнего слова и принимать участие в выработке планов. — Тогда мы, конечно, останемся, — объявила Дорина. — Но вы не должны переутомляться. Насколько мне известно, вам сейчас должно быть трудно говорить и глотать. — Откуда вы знаете? Я не имел ни малейшего понятия, что вы прекрасно разбираетесь в травах и обладаете таким множеством талантов! — Я всему выучилась от матери, — объяснила Дорина. — Все деревенские жители приходили к ней, когда заболевали, и поскольку снадобья творили чудеса, считали ее доброй волшебницей. Она невольно взглянула при этом на отца, и викарий нерешительно подтвердил: — Боюсь, это правда. Сам я не одобряю колдовства ни в какой форме, но люди легче верят в волшебство, чем в целебные силы природы. — Так или иначе, — улыбнулся граф, — я очень благодарен Дорине за лечение. Утром я не мог ни говорить, ни глотать и думал, что вот-вот умру. — Именно на это и надеялся ваш кузен Джа-рвис! — рассерженно перебил Гарри. — Дайте мне только добраться до этого молодого человека, он у меня неделю ни ходить, ни говорить не сможет! — Он приедет, — спокойно заметила Дорина, — полный решимости добиться своего и стать графом Ярдкомбом. Наступило гробовое молчание. Наконец Дорина воскликнула: — У меня идея! — Какая именно? — поинтересовался Гарри. — Я подумала о том, что вы сейчас сказали, мистер Харрингтон. Гарри недоуменно поднял брови, но девушка продолжала: — По вашим словам, Джарвис будет ждать в Лондоне известий о смерти кузена. Что, если мы распустим слухи о тяжелой болезни графа? Думаю, кузен Джарвис немедленно поспешит сюда, чтобы завладеть наследством, и мы сумеем запугать его угрозами или насилием, чтобы ему больше и в голову не пришло решиться на такое еще раз. Мужчины, не отвечая, обдумывали слова девушки, и Гарри заговорил первым: — По-моему, вы правы, мисс Стенфйлд. Лучше всего дать ему понять, что мы все знаем, а если он снова подвергнет опасности жизнь Оскара, его немедленно арестуют по подозрению в убийстве и повесят. — Думаете, на него это подействует? — спросил викарий. — Я скажу ему так, что подействует! — взорвался Гарри. — Другого выхода ведь все равно нет, верно? Граф продолжал молчать, и Дорина спросила: — Но как заставить Джарвиса поверить, что его кузен смертельно болен? — Напишу ему письмо, — решил Гарри, — причем настолько дружелюбное, что ему в голову не придет, будто его подозревают. — Что вы сообщите ему, мистер Харрингтон? — спросил викарий. — Напишу, что мой друг Оскар при смерти и я посчитал нужным уведомить родственников. Но поскольку я никого не знаю, то прошу его приехать в Ярд и помочь мне отыскать ближайшего наследника. — Как умно! — воскликнула Дорина. — Конечно, вы так долго пробыли за границей с графом, что никого не знаете из его родных, кроме Джарвиса. — Совершенно верно, — согласился Гарри. — Он, говоря по правде, единственный из семейства Ярдов, с кем я знаком, — помимо графа, конечно, — и Джарвис скорее всего ничего не заподозрит. — Но будьте осторожнее, — предупредил викарий, — не причините Джарвису Ярду никакого физического ущерба, чтобы тот не сочинил трогательную историю, способную склонить на его сторону симпатии окружающих. — Вряд ли кто-то посочувствует злонамеренному убийце! — бросил Гарри. — Лично я уверен, что, не обладай мисс Стенфилд знаниями о ядах и противоядиях, едва ли мы сейчас смогли бы так мирно беседовать! Скорее договаривались бы о похоронах! — Неужели я был так плох? — вмешался граф. Он все еще говорил медленно, но уже связно, и лицо чуть порозовело. Он выглядел почти здоровым. Однако Дорина, зная, как долго сохраняется действие яда, сказала: — Думаю, нашему пациенту необходимо поспать немного, так, чтобы его не беспокоили. Мы уже обсудили главное, а.о деталях можем поговорить и без него. Граф хотел было воспротивиться, но Дорина положила руку ему на плечо: — Пожалуйста, будьте благоразумны, — умоляюще шепнула она. — Вы можете сами не сознавать, каким тяжелым было ваше состояние совсем недавно, поэтому поверьте мне: вам лучше не переутомляться, несмотря на то, что ваша жизнь уже вне опасности. Веки графа чуть опустились, но в глазах мелькнула веселая искорка: — Прекрасно, доктор! Пока что придется смириться с вашими наставлениями, но потом я сумею отыграться! Они вышли из комнаты, оставив камердинера дежурить у постели больного, и как только расселись в уютном кабинете, Гарри объявил: — Вы, конечно, сочтете, что я преувеличиваю, но опасно оставлять Оскара одного! Глаза Дорины широко раскрылись. — Вы хотите сказать… что Джарвис может попытаться его убить? — Говоря по правде, ваш кузен просто безумец, — отозвался Гарри. — Его нужно запереть в сумасшедшем доме, но пока он на свободе, желание стать графом будет толкать его на самые дикие поступки, и он не остановится ни перед чем! — То есть… — начал викарий. — То есть, — перебил Гарри, — придется считаться с тем фактом, что Джарвис может застрелить Оскара, ударить кинжалом или задушить, особенно теперь, когда отравление не удалось. Я бьи на войне, и поверьте, опаснее всего загнанный в угол враг. Он не погнушается никакими средствами, лишь бы достичь своей цели! Вспомнив бессвязные вопли Джарвиса, призывавшего сатану, Дорина мысленно согласилась с Гарри. — И что же, по-вашему, нам теперь делать? — испуганно спросила она. — Прежде всего, вы не должны участвовать во всем этом, мисс Стенфилд, — ответил Гарри, — но сам я намереваюсь нести неусыпную вахту у постели Оскара по ночам, а днем мы будем дежурить по очереди с его камердинером. — Но я тоже могу ухаживать за ним, — возразила Дорина. — Папа знает: я ухаживала за многими деревенскими жителями во время болезни, если им было некому помочь, и не отходила от матери до самой ее смерти. — Хорошо, — согласился Гарри, — конечно, я готов принять любое содействие и помощь. Но, чтобы не нанести ущерба репутации мисс Стенфилд, необходимо, чтобы по ночам с ней была еще одна женщина. — Конечно, — подтвердил викарий. Только сейчас Дорина сообразила, что он совершенно не подумал о положении дочери с точки зрения общества и считает, что она попросту хочет помочь больному. — Я немедленно пошлю письмо в Лондон с одним из грумов, — решил Гарри, — и уверен, что Джарвис не решится ехать ночью. Тем не менее мы с камердинером Оскара будем сидеть с больным сегодня и завтра. Хорошо бы вам прийти завтра утром как можно раньше, мисс Стенфилд, чтобы успеть до приезда Джарвиса. Тогда мы все вместе могли бы затаиться и посмотреть, что будет делать Джарвис, думая, что Оскар находится при смерти. — Весьма разумный план, — кивнул викарий. — Я тоже так считаю, — подтвердила Дорина и, поднявшись, сказала: — Ну а сейчас, папа, нам лучше поехать домой, потому что я должна сделать несколько отваров, которые миссис Медоуз даст графу ночью, а утром я принесу еще. — Грум отвезет вас, — предложил Гарри, — а я пойду поговорю с Оскаром, пока он не заснул. — Пусть спит как можно больше, — посоветовала Дорина, — и если вы будете так добры прислать потом грума за эликсирами, то имейте в виду, что они будут готовы часа через два-три. — Обязательно, — пообещал Гарри, — и огромное вам спасибо, мисс Стенфилд, зато, что спасли жизнь человека, который мне роднее брата. Гарри говорил так трогательно, что Дорина смутилась, не находя слов. Однако по пути домой она истово молилась о здоровье и безопасности графа, на случай если кузен Джарвис снова замыслит его убить. Глава 6 Дорина проснулась рано, несмотря на то, что почти не спала ночью, тревожась за графа и гадая, какой дьявольский план попытается осуществить Джарвис на этот раз. Нет никаких сомнений, он просто сошел с ума; желание стать главой семьи Ярдов помутило разум несчастного. Девушка попыталась забыть о Джарвисе и вышла в сад, чтобы набрать трав, которые должны были вывести остатки яда из организма больного. Какое счастье, что граф не допил бокал до конца, иначе, без всякого сомнения, умер бы! Слава Богу, он остался в живых. Вот только вопрос — надолго ли? Дорина нарвала трав, отнесла в дом и пока с помощью няни готовила отвары, решила, что стоит дать больному и тонизирующее, чтобы восстановить его силы. Дети, которых лечила мать от отравления белладонной, не меньше недели были слабы и бледны, не могли ходить в школу и даже не вставали с постели. Но сможет ли она найти в саду что-нибудь подходящее? И тут девушка вспомнила о подарке, присланном другом отца, знаменитым путешественником, из Китая. В посылке было несколько отростков кактуса, вызвавших восторг викария, и странный корешок, похожий на человечка, который, как говорилось в письме, считался в Китае очень ценным и был доступен только императору. «Этот корень называется женьшенем, — писал он, — и обладает чудесными свойствами, дающими необыкновенную выносливость и силы. Кроме того, он способен также омолаживать стариков. Китайцы поклоняются этому растению, и я могу попасть в беду, если кто-нибудь узнает о том, что женьшень вывезли из страны. Но я думаю, он вас заинтересует, и один китайский мандарин дал мне рецепт его использования, который я и сообщаю ниже…» Викарий почти не обратил внимания на женьшень, радуясь новым кактусам, и сейчас Дорина вынула растение из шкафа в кабинете. Несколько корней лежали в китайской шкатулке, а к ним прилагались наставления. Дорина точно следовала предписаниям, и когда эликсир был готов, подумала, что если он поможет графу, значит, стоило посылать женьшень в долгое путешествие из Китая, занявшее почти год. Она подала детям завтрак и, пока те с аппетитом ели, объявила: — У меня для вас сюрприз. Брат и сестра выжидающе уставились на Дорину. — Когда вы вернетесь домой, меня, возможно, не будет, но Хокинс пришлет грума с двумя лошадьми, и вы можете покататься верхом. Дети восторженно завопили, а Дорина предупредила: — Вы должны пообещать мне, держаться подальше от Большого дома и не ездить в парк. — Но почему? — удивился Питер. — Потому что из Лондона приезжает кузен Джарвис, а вы, конечно, не захотите встретиться с ним. — Ни за что! — охнула Розабелл, — и к тому же мне все равно куда ехать, лишь бы подольше покататься! Дорина, не в силах вынести мысль о том, что Розабелл может попасть в лапы Джарвиса, еще вчера договорилась обо всем с Гарри, прежде чем уехать из Ярда. Гарри, прекрасно понимая чувства девушки, заверил, что передаст ее просьбу Хокин-су, и добавил: — Не стоит беспокоить Оскара такими мелочами. Подождем, пока он поправится. Дорина подумала про себя, что для нее это не мелочи, но была рада обещанию Гарри помочь и отправилась домой, уверенная в завтрашнем дне. Кажется, они с Гарри все хорошенько продумали! Однако кто может знать, что творится в мозгу у Джарвиса? Что, если он предпримет новую попытку разделаться с Оскаром? Но в таком случае он будет иметь дело с Гарри. Фаэтон прибыл за девушкой к одиннадцати, и через несколько минут она была уже в Ярде. Граф чувствовал себя гораздо лучше и выглядел почти как до болезни. Однако он все еще лежал в постели, и как только Дорина распаковала содержимое корзинки и рассказала о женьшене, мгновенно заинтересовался и даже шутливо заметил, что польщен честью попробовать лекарство, предназначавшееся до сих пор исключительно для императора. — Надеюсь не отравлюсь во второй раз! — хмыкнул он. Дорина ответила, что совершенно уверена в друге отца, и граф согласно кивнул: — Не могу спорить с вами, учитывая, что вы спасли меня своими травами, хотя вкус у них не слишком приятный. Дорина тихо вздохнула: — Боюсь, кузен Джарвис приготовил для вас что-нибудь похуже, чем мои травы. — Не могу поверить, что он снова попытается тебя отравить! — воскликнул Гарри. — Довольно неглупая мысль — потихоньку дать Оскару бренди и поспешно уехать, зная, что яд подействует через несколько часов и никто ни в чем не заподозрит убийцу! — Как все это странно, — удивилась Дорина. — Вовсе нет, — объяснил Гарри. — Конечно, есть и мгновенно убивающие зелья, но древние римляне, говорят, использовали медленно действующие яды, которые приканчивали жертву через два месяца и к тому времени уже было поздно пытаться найти преступника. Дорина вздрогнула, испугавшись, что на этот раз Джарвйс попробует применить другой яд, против которого у нее не найдется противоядия. Конечно, Джарвису не повезло, что рядом с графом случайно оказался человек, обладающий познаниями в травах. Уж несомненно, леди Морин и другие светские дамы не имеют ни малейшего представления о том, что делать в таких случаях! Граф будто прочел мысли девушки, потому что, как только она перевела на него взгляд, сказал: — Я крайне благодарен вам, Дорина, хотя понимаю, что вы считаете, будто только Господь и его ангелы защитили меня. — Уверена в этом, и теперь, когда папа изгнал злые силы, в комнате совершенно другая атмосфера. — Но зло еще может вернуться, — предостерег Гарри, — и поэтому лучше быть к этому готовыми. Нельзя, чтобы нас застали врасплох. И с этими словами вынул пистолет и протянул графу, объяснив при этом: — Он заряжен. Положи под подушку, откуда сможешь быстро достать. Граф взял оружие, но при этом покачал головой: —Не думаю, что Джарвис посмеет стрелять вменя. В этом случае ему не избежать суда за убийство. — Но что же он тогда сделает? ^ — испугалась Дорина. — Подождем и посмотрим, — ответил Гарри, — и кстати, Оскар, вели своему камердинеру встретить Джарвиса новостью о том, что ты выздоровел. Граф вопросительно поднял брови, и Гарри пояснил: — Это наведет его на мысль, что если он хочет избавиться от тебя, нужно действовать побыстрее, а именно это нам и необходимо. — Теперь ясно, — кивнул граф, и Гарри вышел из комнаты. Дорина, приблизившись к кровати, нерешительно прошептала: — Я принесла вам кое-что… и прошу надеть… При этом девушка залилась краской, и граф понял, как она смущена. Он протянул руку, и Дорина вложила в его ладонь маленькое распятие из слоновой кости на золотой цепочке. — Оно принадлежало маме. Вы можете смеяться, но я чувствую… это защитит вас. — Я не смеюсь, — негромко ответил граф, — и глубоко тронут и благодарен, что вы так беспокоитесь за меня. Дорина, взглянув на него, улыбнулась, и граф добавил: — Я думаю и надеюсь, что прав — теперь вы меня простили и не испытываете ко мне неприязни, как во время первой встречи. Краска на щеках Дорины стала еще гуще, но граф все же продолжал: — Я у вас в долгу. Если я выживу, то сделаю все, чтобы загладить прошлые недоразумения. — Пожалуйста… не нужно об этом, — лепетала Дорина. — Теперь в Ярде все почти как раньше, и люди счастливы. — Именно этого я и хотел, — удовлетворенно сказал граф и, заметив радость, светившуюся в глазах Дорины, подумал: «Как это необыкновенно, что такая красивая девушка способна думать и заботиться о других, а не о себе». В этот момент вернулся Гарри, и объявил, закрывая за собой дверь: — На подъездной аллее показался фаэтон, и если я не ошибаюсь, это прибыл кузен Джарвис, чтобы позлорадствовать над твоим хладным телом. — Боюсь, его ждет разочарование, — мрачно бросил граф. — Пожалуйста, пожалуйста, будьте осторожны, — умоляюще выдохнула Дорина. Граф сел, об-локотясь на подушки и, на взгляд Дорины, выглядел очень красивым на фоне красного шелкового балдахина, на котором был вышит герб Ярдов. На нем была шелковая ночная сорочка с оборками вокруг шеи, а поверх он накинул легкий халат из темно-синего шелка. Гарри уселся у открытого окна, сквозь которое проникали солнечные лучи, а Дорина устроилась на стуле в изножье кровати. Все трое выглядели спокойными и беззаботными, но Дорина знала, что мужчины напряжены не меньше, чем она. Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился Джарвис. Он, очевидно, сразу же побежал к ним, поскольку даже не снял дорожного пальто с пелериной. Костюм его, как всегда, был тщательно продуман: от щегольского шейного платка до начищенных до блеска ботфорт. Войдя в комнату, он на несколько мгновений застыл в театральной позе, физиономия его выражала неподдельное изумление. — Дорогой Оскар! — воскликнул наконец злодей. — Я выехал из Лондона в ту же минуту, как услыхал о твоей болезни, но твой камердинер, к моей радости, только что мне сообщил, будто тебе уже лучше. — Совершенно верно, — отвечал граф, — но с твоей стороны очень мило приехать меня навестить. — Да как я мог оставаться в стороне?! Сообщение о твоей болезни просто потрясло меня! Он взглянул на Дорину и добавил: — Удивительно видеть здесь тебя, Дорина! Вероятно, именно ты ухаживала за нашим любимым кузеном и помогла ему выздороветь? — Совершенно верно, — отозвался граф. — Мы должны поблагодарить Дорину за мое спасение. Говоря по правде, я надеюсь уже завтра встать. — Превосходно! Чудесно! — воскликнул Джарвис. — Такое событие нужно отпраздновать! Я уже велел камердинеру принести бутылку шампанского. И улыбнувшись собравшимся, пояснил: — Нужно же мне подкрепиться после такой бешеной скачки, и кроме того, я хочу выпить за твое здоровье, Оскар. — Как ты добр! Граф едва удерживался от того, чтобы не посмотреть на Дорину и Гарри и не выразить удивления по поводу того, что Джарвис вновь решил прибегнуть к тому же методу убийства, что и в первый раз. Несколько минут спустя в комнате появился Уолтер с подносом, на котором стояли четыре бокала и две закупоренные бутылки шампанского. — Мистер Джарвис попросил принести бутылку шампанского, милорд, чтобы отпраздновать ваше выздоровление, — объявил он, ставя поднос на столик у стены. — Но я обнаружил в подвале два сорта и решил захватить по бутылке каждого, не зная, что предпочтет ваша светлость. — Все равно, — кивнул граф. — А тебе Гарри? Тот пожал плечами, и Уолтер, ловко откупорив одну из бутылок, наполнил бокалы. Один он вручил Дорине, второй, подойдя к постели, — графу, третий — Гарри и наконец, отдав четвертый Джарвису, лакей поклонился и вышел. Джарвис поднял бокал и провозгласил: — За Оскара! Пусть он процветает, и пусть ему так же везет в будущем, как и в прошлом! — Спасибо… — начал граф, но в этот момент, собравшиеся испуганно подняли головы. В комнате, откуда ни возьмись, появилась огромная черная птица и начала испуганно метаться натыкаясь на стены. Уже потом, когда все было кончено, Дорина, раздумывая над случившимся, решила, что Джарвис, должно быть, пронес чудовище под широким пальто, поскольку птица возникла, казалось, из ничего. — Выгони ее в окно, Гарри! — крикнул граф. Однако птица кружила над балдахином кровати и не подлетала к окну. Пока остальные не сводили глаз с птицы, Дорина увидела, что Джарвис подобрался поближе к кровати и задержался там на мгновение. Граф, отвлеченный суматохой, поставил бокал шампанского на прикроватный столик. И тут Дорина заметила, как Джарвис молниеносным движением бросил что-то в бокал графа. Смотри она в этот момент на птицу, как и остальные, наверняка ничего не поняла бы. Но какой-то инстинкт или сверхъестественная проницательность помогли ей и на этот раз. Она была уверена, что глаза ее не обманули, хотя, если бы девушка не наблюдала за Джарвисом, так пристально, то посчитала бы, что над бокалом просто колыхнулась пола его просторного пальто. Джарвис немедленно отошел и начал помогать Гарри выгонять птицу в распахнутое окно. Дорина молниеносно поставила свой бокал рядом с бокалом графа, и взяла тот, в который злодей всыпал яд. Потом она шагнула к столу и поставила отравленное шампанское на поднос, рядом с бокалом Джарвиса. И как только Джарвис повернулся, Дорина подняла его бокал. Все произошло так быстро, что у Дорины даже не осталось времени подумать, и она действовала почти бессознательно. — Какая странная история! — воскликнул Джарвис. — Чтобы такая большая птица влетела в окно спальни и натворила столько беспорядка! Надеюсь, это не дурное предзнаменование. — Я тоже на это надеюсь, — подчеркнуто громко объявил Гарри. Джарвис поднял единственный бокал, остававшийся на серебряном подносе. — Теперь мы можем выпить, — объявил он, — Надеюсь, вы все присоединитесь к моему тосту, и пьем до дна! За Оскара! Он одним глотком выпил шампанское и лишь потом неожиданно осознал, что остальные пристально смотрят на него, не притрагиваясь к искрящемуся напитку. — Что случилось? Почему вы не пьете? — выкрикнул он, но голос ему уже не повиновался. Джарвис недоуменно дотронулся до губ, судорожно стиснул горло. — Почему вы молчите?! Почему уставились на меня? Дорина стояла ближе всех к нему, и он с ненавистью выплевывал слова прямо в нее. Девушка в тревоге отступила, не сводя, однако, взгляда с Джарвиса, чтобы проверить, подействовал ли яд. Однако он, придя в бешенство, прошипел: — Это ты! Ты, Дорина, помешала мне! Ну что же, я обещал принести тебя в жертву, и будет по-моему! С этими словами он вынул из внутреннего кармана длинный тонкий клинок, похожий на стилет… Дорина, парализованная ужасом, не могла шевельнуться, а Джарвис, злобно завопил: — Умри! Да станешь ты жертвой сатане, и я получу то, чего желаю! Вместо последних слов из горла его вырвались клекот и бульканье. И как только он занес руку, чтобы ударить Дорину в сердце, граф, не помня себя, вскочил с постели. Джарвис уже почти терял сознание; должно быть, яд подействовал мгновенно. Граф нанес ему удар сзади, и убийца упал на Дорину, сбив ее на пол. Клинок, который он по-прежнему не выпускал из руки, прорезал ей платье и поцарапал плечо. Дорина сильно ударилась головой о паркет и потеряла сознание. Мужчины оттащили Джарвиса от девушки. Он был уже мертв. Безжизненные пальцы разжались, и смертоносный клинок упал на пол. Очнувшись, Дорина обнаружила, что лежит на кровати, а граф сидит рядом, держа у ее губ бокал с шампанским. — Попытайтесь выпить хоть немного, — попросил он, обнимая ее за плечи, и, несмотря на некоторое сопротивление Дорины, все же заставил ее выпить несколько капель. Девушка смотрела на него испуганными глазами, а граф спокойно кивнул: — Все в порядке. Джарвис мертв, и вы снова спасли мне жизнь, Дорина. — Он… отравил… ваше шампанское. — Я понял, что случилось, когда увидел, как вы несете бокал к столу. Вы действовали храбро и решительно! Дорина ничего не ответила, но по выражению ее глаз граф понял, о чем она хочет спросить, и сказал: — Гарри отнес тело Джарвиса в соседнюю комнату и послал грума за доктором. Надеюсь, он сделает заключение, что мой кузен умер от сердечного приступа, после того как, разгоряченный и утомленный бешеной скачкой, выпил бокал ледяного шампанского. И.граф снова поднес бокал к ее губам. — Вы сразу почувствуете себя лучше, — убеждал он. — Вы перенесли ужасное потрясение. — Я думала… он собирается… убить меня… — с трудом произнесла Дорина. — Он был безумен, — твердо сказал граф. — Но больше Джарвис никому не причинит зла! Можете навсегда забыть об этом негодяе! Дорина вспомнила, как боялась за Розабелл, не подозревая о том, что опасность может грозить ей самой. Ей и в голову не приходило, что Джарвис готовил в жертву сатане именно ее! Наверное, потому, что, будучи старшей, не считала себя столь юной и невинной, чтобы ее можно было избрать для этой цели. — Забудьте! Забудьте навсегда! — повторил граф. — Вы были великолепны! Совершенно великолепны! Но теперь я хочу, чтобы вы отправились домой и отдохнули. Не стоит вам встречаться с доктором. В этот момент в комнату вошел Гарри и, услыхав последние слова графа, кивнул: — Ты совершенно прав, Оскар. Дорина не должна быть в этом замешана. Я отвезу ее домой, а тебе предлагаю немного полежать до приезда доктора. Нужно еще успеть придумать достаточно убедительную историю. — Хорошо, — пообещал граф. Он поднялся, и Гарри помог Дорине встать. — Вы можете идти? — участливо спросил он. — Или мне донести вас до фаэтона? — Нет… конечно… нет… Она сделала шаг на подгибающихся ногах, решительно настроенная не выказать слабости перед графом. Через силу улыбнувшись, девушка попросила: — Пожалуйста… берегите себя…'хотя… больше, конечно… ничего не сможет случиться… — Да, это маловероятно, — ответил граф, — но не будь со мной вас и Гарри при этих странных событиях, я мог бы подумать, что все это мне приснилось. По пути домой Дорина чувствовала то же самое. Вряд ли она сможет заставить отца поверить, что все это произошло в действительности! Отравленное шампанское, огромная черная птица, внезапная смерть Джарвиса от яда, предназначавшегося графу. Видя, что девушка молчит, Гарри сказал: — Я хочу, чтобы вы поднялись к себе и немедленно легли в постель. Сам я поговорю с вашим отцом, расскажу, что случилось, и попрошу его помочь организовать похороны. Надеюсь, ваша няня поймет, что после такого потрясения вам необходим отдых. Дорина не стала спорить, и как только они добрались до дома викария, послушно поднялась наверх, куда немного позже пришла н няня. — Сколько живу в нашем тихом Литл Содбери, в жизни не слыхала ни о чем подобном! — воскликнула она, — И мистер Харрингтон прав: вы перенесли ужасное потрясение, наблюдая предсмертные муки мистера Джарвиса. Ну а теперь в постель! Я принесу вам кружку горячего молока. — Со мной все в порядке, няня, — едва выговорила Дорина, но, зная, что спорить бесполезно, подчинилась. Боже, как это возможно, чтобы после многих лет спокойной мирной жизни пошла череда таких ужасных драматических событий?! Но девушка тут же сказала себе, что все кончено. Граф в безопасности, Джарвис мертв, и больше не будет ни черной магии, ни страха за чью-то жизнь. — Никто не поверил бы, что я говорю правду, — прошептала она вслух, однако, засыпая, не переставала гадать, действительно ли птица была настоящей или Джарвис загипнотизировал их и заставил поверить тому, чего не было на самом деле. Только к вечеру няня заметила, что платье Дорины разорвано, и девушка почувствовала, что царапина на плече воспалилась и сильно болит. Она сказала няне, что случайно ударилась и повредила плечо, и та немедленно промыла ранку одним из эликсиров миссис Стенфилд. Однако девушка плохо спала ночь, и утром няня настояла, чтобы она оставалась в постели. — Ничего не желаю слушать! — заявила она. — Вы нездоровы и будете лежать, пока не поправитесь! — Не могу же я оставить все домашние дела на вас, няня! — запротестовала Дорина, но, к ее удивлению, няня рассмеялась. — Об этом не беспокойтесь, мисс Дорина. Мне помогают две девушки. — Что вы хотите этим сказать? — Его милость прислал сегодня миссис Медоуз справиться, как вы себя чувствуете. Она привезла с собой много еды. Граф просил вас хорошенько отдохнуть и велел миссис Медоуз найти мне помощницу. Дорина слушала, не веря своим ушам, а няня добавила: — Она нашла мне очень милую женщину, недолго проработавшую в господском доме, и предложила, чтобы у нас несколько месяцев поработала Мэри Белл. — Прекрасная мысль! — воскликнула Дорина. — Так и миссис Медоуз посчитала, поскольку девушка стыдится вернуться в графский дом и сильно нервничает. — Но можем ли мы позволить себе держать прислугу? — поинтересовалась Дорина. — Конечно! Если вы только сумеете убедить отца не раздавать все до последнего пенни каждому, кто его об этом попросит. — Ну, это довольно трудно, — рассмеялась Дорина. — Знаю, но постараюсь объяснить вашему папаше, что благотворительность начинается с собственного дома. И если его милость будет посылать часть жалованья хозяина в виде съестных припасов, нам будет гораздо легче жить. Дорина снова засмеялась, подумав, что няня скорее всего права и поэтому лучше подчиниться наставлениям старушки тем более, что сама она сейчас слишком слаба, чтобы хорошенько все обдумать. Девушка проспала почти весь день, и хотя ей не терпелось узнать, что происходит в Ярде, было ясно, что няня не позволит ей встать. Розабелл и Питер были вне себя от радости, поскольку за ними опять прислали лошадей и детям удалось проехаться по тем местам, где они редко бывали раньше. Брат с сестрой наперебой восхищались прекрасным путешествием. — Жаль, что тебя не было с нами, Дорина, — объявила Розабелл, присаживаясь на кровать сестры. — Но граф настолько великодушен, что, конечно, позволит тебе тоже брать лошадей, когда захочешь, и мы сможем кататься вместе. — Мы не должны быть навязчивыми, — слабо прошептала Дорина, но Розабелл немедленно возразила: — В Библии говорится: лучше давать, чем брать! Ты не права, когда пытаешься помешать ему сделать доброе дело и посылать нам эту восхитительную еду! Дорина, улыбаясь, покачала головой, и сестра поцеловала ее, сказав при этом: — Поправляйся скорей! Мы стараемся как можно лучше вести себя, потому что ты больна, и выполняем все домашние задания, хотя это ужасно скучно! Отец пришел позже и рассказал Дорине последние новости. Доктор, как оказалось, уже вернулся с похорон матери и согласился с мнением графа, утверждавшего, что Джарвис умер от сердечного приступа. Его тело уже унесли в церковь, и завтра утром состоятся похороны. — Они будут очень скромными, поскольку родственников решили не уведомлять, — объяснил викарий. — Позже им, конечно, сообщат, но сомневаюсь, что кто-то будет жалеть о Джарвисе. Его ни один человек не любил, кроме развратных лондонских приятелей. Его милость уже совсем поправился и полон планов на будущее. Граф считает, что в поместье нужно сделать очень многое, и он прекрасно себя чувствует благодаря какому-то подкрепляющему эликсиру, который ты ему дала. — Это женьшень, который твой друг прислал из Китая, — пояснила Дорина. — Я совсем о нем забыл, — покачал головой викарий. — А кактусы, которые он прислал, прекрасно прижились и выросли вдвое с тех пор, как ты их последний раз видела. — Когда я завтра встану, сразу же пойду в сад. После ухода отца Дорина долго лежала, думая о том, что теперь, когда все волнения улеглись и граф в безопасности, она больше ему не понадобится, и он сможет сам справиться со всеми проблемами. Непонятно только, почему она чувствует такое разочарование и сердечную боль. Но девушка тут же решила, что ведет себя как избалованный ребенок. Почему он должен обращать на нее внимание, когда сам способен управлять поместьем? Теперь у него прекрасные слуги, родственники скоро начнут толпами приезжать в Ярд, и все соседи будут рады подружиться с таким влиятельным лицом. Но на душе у девушки становилось все тяжелее, хотя она пыталась утешиться тем, что, рассказав все графу, сумела не только спасти его жизнь, но и поддержать свою собственную семью. Теперь все счастливы и довольны. Могла ли она мечтать о том, чтобы на столе было столько вкусной еды, а няня получила двух помощниц?! Даже отец казался менее рассеянным, чем был все эти годы после смерти матери. По крайней мере я немалого добилась, подумала девушка. Но все же чего-то недоставало. Она хотела помогать графу, хотела, чтобы он нуждался в ее помощи, спрашивал совета. Короче говоря, мечтала быть с ним рядом. Но это, конечно, невозможно. Будущее представало перед ней унылым и безнадежным, и, хотя она понимала, что эти мысли были сущим вздором, глаза ее повлажнели от слез. — Просто абсурдно просить от жизни чего-то еще, — пробормотала Дорина. И все же сознавала, что желает большего, гораздо большего, хотя и боится облечь свои мысли в слова. Глава 7 Граф проснулся с ощущением необыкновенного счастья, которое лишь слегка омрачало сознание того, что сегодня на десять часов назначены похороны Джарвиса. Гарри уже ожидал внизу, в маленькой столовой для завтраков, и при виде графа воскликнул: — Ну что ж, по крайней мере день сегодня для похорон прекрасный! — Мне и говорить об этом не хочется, — пробормотал граф, — Вспомни, что он вытворял! Просто гнусный фарс и лицемерие — хоронить такого, как Джарвис, в освященной земле! — Верно, — кивнул Гарри, — однако, Оскар, таким образом тебе удастся избежать скандала, который, несомненно, запятнал бы имя Ярдов, и за это нужно поблагодарить Дорину. Граф открыл крышки серебряных блюд, наполнил тарелку и уселся за стол. — Ты совершенно прав. Даже сейчас мне с трудом верится, что молодая девушка, всю жизнь прожившая в маленькой деревушке, нашла в себе храбрость противостоять сатанинскому злу. Мало того, она неплохо разбирается в медицине и вовремя дала мне противоядие. — Что ж, справедливость восторжествовала, — лаконично отозвался Гарри, наливая себе кофе, — и Джарвис, можно сказать, умер от собственной руки. После завтрака они сели в закрытый экипаж и направились в церковь, где уже ожидал викарий. Кроме них, больше никого не было, и графа насторожило это странное обстоятельство. Вероятно, как ни пытались они сохранить все в тайне, слуги каким-то образом проведали, что Джарвис угрожал графу и слухи распространились по деревне с быстротой лесного пожара. Так или иначе, у могилы присутствовали только они двое, если не считать могильщиков, и лишь викарий чистосердечно молился за усопшего. После окончания службы они поблагодарили святого отца, но не стали обсуждать случившееся, хотя понимали, что отец Дорины знает правду о смерти Джарвиса и о том, . что тот поклонялся силам зла. Граф уже отметил, что церковь нуждается в ремонте, и решил, что, пока живет в Ярде, будет посещать воскресные службы. Именно этого, конечно, ожидает от него Дорина. По дороге домой он не мог отделаться от мысли, будто его отношение ко всему, что требовало от него положение хозяина поместья, странным образом изменилось. Конечно, покидая Париж, он собирался многое здесь изменить, и даже, о чем, к сожалению, сказал Ричардсону, привнести в жизнь тихой деревушки новые веяния и сменить слуг. Он совершенно не подозревал, что и здесь должен быть тем, кем был на войне, — командиром, предводителем и, возможно, героем для своих людей. Теперь же Джарвис, как ни противно было думать об этом, неким извращенным образом показал графу, что его поведение должно служить примером для окружающих. Оскар так глубоко задумался, что не заметил, что Гарри, прекрасно понимая состояние друга, не произнес ни слова за всю поездку и заговорил, лишь когда лошади остановились у крыльца. — Давай переоденемся, Оскар, — предложил он, — прокатимся верхом, только не слишком быстро, чтобы ты не переутомился. Думаю, это пойдет тебе на пользу. — Именно так я и собирался поступить, — кивнул граф, — и, по правде говоря, прекрасно себя чувствую, должно быть, благодаря тому странному отвару китайского растения, который дала мне Дорина. — Я как раз хотел спросить об этом. Тебе действительно легче? — Поверь, я чувствую себя лучше, чем когда-либо в жизни! Более того, ум мой прояснился, и я уже придумал себе множество дел! Гарри в притворном ужасе воздел руки к небу. — Да ты меня пугаешь! Знаю я, каков ты бываешь, когда пускаешься в какое-нибудь новое предприятие, — сам с головой окунаешься в работу и другим не даешь покоя. Граф засмеялся, и молодые люди поднялись по ступенькам. Оскар взял себе на заметку поблагодарить Дорину и попросить у нее еще драгоценного снадобья. Друзья быстро переоделись и, спустившись вниз, обнаружили, что лошади уже оседланы. Они отправились в парк и вернулись ко второму завтраку. Во время прогулки граф невольно залюбовался прекрасным пейзажем. Дом выглядел великолепно на фоне темного леса, сады переливались радугой красок, а вода в озере сверкала, словно бриллиант. Неудивительно, что все члены семьи Ярдов были так привязаны к этому месту. Друзья направились в библиотеку, где их уже ожидали поднос с напитками и утренние газеты. Граф только сейчас осознал, что из-за всех этих событий совершенно отстал от жизни и понятия не имеет, что творится сейчас в обществе и политике. Он как раз разворачивал «Морнинг пост», когда открылась дверь и дворецкий объявил: — Леди Морин Уилсон. Сэр Роджер Чатем. Граф в недоумении наблюдал, как леди Морин, по-прежнему прекрасная, но чересчур пышно разодетая и сильно накрашенная, входит в библиотеку. На ней было платье из изумрудно-зеленого шелка и драгоценности в тон. С высокой тульи шляпки свисали, развеваясь, страусовые перья. С тихим радостным вскриком леди Морин пробежала через комнату и протянула графу руки: — Как вы могли так долго пренебрегать мною, Оскар, дорогой? Я не могу жить без вас и ради встречи с вами приехала в эту глушь! Граф, который до сих пор сидел неподвижно, наконец взял ее руку и небрежно поднес к губам. — Какой сюрприз, Морин! Я не ожидал вас увидеть и уж тем более этого джентльмена. — Роджер был так добр, что привез меня в своем фаэтоне, — пояснила леди Морин, — и говорит, что побил ваш рекорд езды благодаря своей великолепной упряжке. Сэр Роджер немедленно выступил вперед и протянул руку: — Рад снова встретиться, Ярдкомб. Но граф, намеренно не обратив внимания на протянутую руку, объявил: — Прошлый раз, приехав сюда по приглашению моего кузена Джарвиса, вы вели себя оскорбительно по отношению к моим слугам, сэр Роджер, и потому я просил бы вас немедленно оставить мой дом. Сэр Роджер недоуменно уставился на него, а леди Морин потрясенно ахнула: — Что вы говорите? В чем дело, Оскар? — Думаю, Чатему прекрасно известно, что его поведение под крышей этого дома непростительно и совершенно недопустимо для джентльмена. Голос графа звучал, как удары хлыста, и сэр Роджер, побагровев, промямлил: — Не понимаю, о чем вы толкуете, Ярдкомб. По-моему, вы просто не в себе! Однако, глаза его забегали, и граф понял, что не ошибся, заподозрив именно Роджера в нападении на Мэри Белл. Тогда одна лишь Дорина нашла в себе смелость встать на защиту девушки. Никогда он не забудет презрительного выражения в ее глазах и не хотел бы снова его увидеть. И теперь он понимал, что будет ужасной ошибкой принять сэра Роджера, на что, очевидно, рассчитывали непрошеные гости. — Вряд ли, Чатем, — твердо заявил он, — вы хотели бы, чтобы я вдавался в подробности, так что прошу вас удалиться без лишних слов. Вы можете захватить с собой леди Морин, когда она позавтракает. — Но, Оскар, я ничего не понимаю! — воскликнула Морин. — Как вы можете так грубо обращаться с моими друзьями? Она явно приготовилась к атаке, но, заметив тяжелый взгляд графа и решительно сжатые губы, мгновенно изменила тактику и, взяв его под руку, промурлыкала: — Не такого приема я ожидала, дорогой. Если Роджер обидел вас, он, конечно, извинится, и потом мы все вместе прекрасно проведем время. — Не вижу причин, почему я должен извиняться, за какие-то мифические прегрешения! — взорвался сэр Роджер. — Не виноват же я, что Ярд-комб наслушался обо мне лживых сплетен! Моя совесть чиста. — Значит, вам повезло, — ответил граф, — но я повторяю, что не имею ни малейшего желания развлекать вас ни сейчас, ни когда-либо впредь! —Черт возьми! — выругался Роджер. — Это уж слишком! Не собираюсь выслушивать оскорбления за какое-то преступление, которое этот человек даже боится назвать! — Ни в малейшей степени! — отпарировал граф. — Я могу хоть сейчас вызвать сюда слуг, бывших свидетелями тому, что вы совершили. Они удовлетворят ваше любопытство! Ошеломленное лицо Роджера ясно доказывало его вину. Если он и сомневался в том, правильно ли понял, о чем говорит граф, то сейчас все стало ясно. Он оказался способен лишь на то, чтобы рассерженно прошипеть: — Не собираюсь оставаться здесь и выслушивать всякую чушь! Я считал вас светским человеком, но вы все тот же оловянный солдатик, чья голова забита пуританскими взглядами, над которыми в обществе давно уже смеются! Граф не отвечал и, слегка скривив губы, смотрел на сэра Роджера таким взглядом, от которого любому захотелось бы поскорее исчезнуть. Несколько мгновений мужчины стояли лицом к лицу, готовые, казалось, броситься в драку. Но наконец сэр Роджер, пробормотав проклятие, повернулся на каблуках и зашагал к двери. У самого порога он обернулся и бросил: — Даю вам пять минут, Морин. Если по истечении этого времени вы не спуститесь, я уеду в Лондон без вас. Он громко хлопнул дверью. Гарри тактично последовал за Роджером, оставив леди Морин наедине с графом. Она снова в ужасе вскрикнула и, откинув назад голову, чтобы получше разглядеть графа, спросила: — Что случилось? Как вы могли? О Оскар, я так ждала нашей встречи, а вы повели себя жестоко и бессердечно! — Простите, Морин, — отозвался граф, но я не позволю негодяю вроде Чатема переступать порог моего дома. — Но он был так добр ко мне! — Тогда я предлагаю вам отправиться вместе с ним в Лондон. Морин, положив изящные ручки ему на грудь и приблизив губы к губам графа, прошептала: — Я люблю вас, Оскар. И заставила Роджера привезти меня сюда, потому что хотела вас видеть, увериться в вашей ответной любви. Граф взглянул на нее, но, несмотря на огромные, прекрасные, полные слез глаза, умоляющие нотки в голосе, едва уловимый аромат духов, подчеркивающий ее привлекательность, холодно процедил: — Думаю, Морин, мы оба, к сожалению, забыли, что у вас есть муж. Ударь он ее по лицу, леди Морин была бы потрясена меньше. Задохнувшись от волнения, она едва сумела выговорить: — Муж? Но какое отношение он имеет к нам? — Весьма большое, и поскольку мне нравится Уилсон и я хорошо его знаю, мне стыдно сознавать, что мы оба его предали. — Да вы с ума сошли! — воскликнула дама. — Неужели Роджер прав, утверждая, что у вас внезапно появились пуританские замашки? — Возможно, так оно и есть, — пожал плечами граф. — Не верю! Неужели вы забыли, что мы просто предназначены друг для друга?! И заметив, что графа ничуть не трогают ее речи, совершенно другим тоном заявила: — Неужели всего за несколько дней вы превратились в такого ханжу, что искренне считаете, будто жена должна хранить верность мужу? — И заносчиво вскинув подбородок, добавила: — Если это правда, вы станете посмешищем всего Лондона. — Вернее сказать, той части общества, к которой принадлежите вы, — поправил граф. — Мой ответ очень прост: пусть себе смеются! Леди Морин пронзительно вскрикнула: — Хотите сказать, Оскар, что устали от меня? Что я вам надоела? Она говорила так, словно сама мысль об этом была невозможна, и граф медленно ответил: — Вы очень привлекательная женщина, Морин, но мне неприятно думать, что я обкрадываю другого мужчину; это унизительно не только для него, но и для меня. Леди Морин топнула ножкой: — Если вы говорите правду — значит, вы просто обезумели! Боже, самый страстный и пылкий любовник, которого я когда-либо знала, теперь годится только для Бедлама! Она посмотрела на него так, словно отказывалась верить в происходящее и, протянув руку, нежно сказала: — Оскар, дорогой, мы не можем вот так расстаться! — Думаю, это самое лучшее, что мы можем и должны сделать, Морин, — бесстрастно отозвался граф, — и эти утомительные споры ни к чему не приведут. — В таком случае я уезжаю! — объявила леди Морин. — И ненавижу вас, Оскар. Слышите? Ненавижу! — Мне очень жаль, но ничего не могу поделать, — покачал головой граф. — Ничего?! — всхлипнула леди Морин и, вспомнив, что пять минут, которые дал ей сэр Роджер, почти прошли, с оскорбленным достоинством направилась к выходу. Взявшись за ручку двери, она обернулась и, видя, что граф не шевельнулся, воскликнула: — Вы еще пожалеете об этом, Оскар! Очень пожалеете! И гордо подняв голову, выплыла из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. Только когда звук ее шагов затих, граф подошел к окну, с жадностью глотая прохладный воздух, словно задыхался. Через несколько минут в библиотеке появился Гарри. Ему хватило только одного взгляда на графа, чтобы понять, что сейчас творится в его душе. Он поскорее подошел к подносу с напитками и налил два бокала шампанского, а потом, положив руку на плечо друга, тихо сказал: — Ты был прав, Оскар. Чатем — омерзительный тип, и я рад, что больше его не увижу. Граф поднес бокал к губам и ответил: — Боюсь, они не замедлят сочинить историю, в которой будет поровну лжи и правды и скандал повредит фамильной чести Ярдкомбов. — Вряд ли, — возразил Гарри. — Почему? — Потому что людям не отказывают от дома просто так и никто не усомнится в том, что у тебя были достаточно веские причины, чтобы выставить эту парочку из Ярда. — Я об этом не подумал. — Ты забываешь, приятель, — полушутливо заметил Гарри, — какое высокое положение теперь занимаешь. Граф не ответил, думая, что поступил правильно и что, возможно, в этом ему помог крест, подаренный Дориной, который он по-прежнему носил на груди. Няня позволила Дорине выйти ко второму завтраку. Царапина на руке прекрасно зажила и больше не болела. Но девушка была угнетена и чувствовала себя несчастной, поскольку ее надежды на то, что граф приедет к ним после похорон, не оправдались. Граф словно сквозь землю провалился. Она узнала от отца, что в последний путь Джарвиса провожали лишь граф и Гарри, и представляла, как друзья, веселые и беззаботные, возвращаются в Ярд, свободные от угроз и тяжелого бремени. Теперь перед графом расстилалось безоблачное будущее. Она была уверена, что он всерьез займется делами поместья, а отец уверял к тому же, что он намеревается вновь начать разработку гравийных карьеров. Викарий узнал также, что вскоре начнется вырубка лесов, а это означало, что многие деревенские парни, вернувшиеся с войны, получат работу. — Больше я ему не нужна, — твердила себе Дорина, ощущая от этой мысли жгучую боль в сердце, словно клинок Джарвиса вонзился ей в грудь. Пока она лежала в постели, няня, у которой наконец появилось свободное время, сшила ей белое платье, каких у Дорины не было много лет, очень простое, из недорогого, но лучшего муслина, который только нашелся у бродячего торговца, посетившего деревню неделю назад. Ленты, перекрещивающиеся под грудью и завязанные бантом на спине, няня спорола со старого платья матери Дорины. Они были цвета лесной зелени и придавали девушке вид настоящей нимфы. Глядя на них, девушка подумала, как было бы хорошо сейчас отправиться в лес, которому она с самого детства изливала свои радости и печали. Она почему-то чувствовала, что деревья и лесные духи ее понимают. После завтрака выяснилось, что помощь Дорины няне больше не нужна. Розабелл и Питер отправились на прогулку верхом, и Дорина разрешила детям кататься в парке и в восточной части поместья. — Все, что я могу сказать, это: благодарение Господу, что Джарвис мертв, и теперь мы можем ездить куда хотим, — заметила Розабелл. — Ты не должна так говорить, — машинально поправила Дорина, хотя сама с каждым вздохом благодарила Бога за то, что Джарвис больше не угрожает графу и что все они в безопасности. Когда дети умчались, радуясь прекрасным лошадям и солнечному дню, девушка прошла через садовую калитку в парк и по дубовой аллее направилась в ближайшую рощу. В самой ее середине была маленькая полянка, образовавшаяся много лет назад при вырубке леса, и одно из поваленных деревьев до сих пор лежало там. Девушка часто сиживала на нем, любуясь графским домом, озером, расстилавшимся вдали, и штандартом Ярдкомбов, развевавшимся на фоне голубого неба. Пейзаж был так прекрасен, что Дорина словно чувствовала сердцем чудесную, неуловимую для обычного слуха мелодию, которую пели деревья. Она вспомнила о графе, который, словно король, правил всеми этими обширными владениями. Как хорошо было рядом с ним в тот день, когда он попросил ее помочь вернуть Берроуза и миссис Медоуз! При мысли о том, как она спасла его жизнь отварами трав, ощущение безоблачного счастья затопило душу Дорины. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного! Девушка долго сидела, глядя на дом, и мысленно разговаривала с графом, рассказывая, как много он для нее значит. Но тут, к удивлению Дорины, впервые за много лет покой этого уединенного места был нарушен. Вдали послышался топот копыт, с каждой минутой становившийся все ближе. Повернувшись, она увидела человека, о котором думала все это время. Он натянул поводья вороного жеребца, и несколько мгновений просто смотрел на хрупкую фигурку в белом платье, резко выделявшуюся на фоне темной зелени. Наконец граф спешился, привязал коня к дереву и направился к ней. На ходу он снял шляпу, и Дорина, невольно отметив его красоту и мужественность, тут же смущенно покраснела. — Ваша няня объяснила, где я могу вас найти, — сказал он вместо приветствия. — Я не ожидала вашего визита, — пролепетала Дорина, — иначе осталась бы дома. — О, я не жалуюсь. И если не ошибаюсь, лес — это тоже ваш дом. Улыбнувшись, он сел рядом с Дориной и, посмотрев вдаль, заметил: . — Уверен, что вы, как и я, думаете о Ярде и о том, сколько работы мне предстоит. — По-моему, вы и так уже успели немало сделать. — Но сколько еще предстоит! — воскликнул граф. — И необходимо начать с того, чтобы поблагодарить вас, Дорина, за то, что я жив и могу осуществить все мечты. — Нет, пожалуйста, — тихо попросила Дорина, — мне не нужна ваша благодарность. Я так рада… так рада, что вы в безопасности. — Вряд ли вы испытывали ко мне такие добрые чувства, когда впервые появились в моем доме, рассерженная, гневная, осуждающая. Дорина не ответила, и граф шутливо заметил: — Наверное, вы посчитали, что если приходится выбирать между мной и Джарвисом, то я — меньшее из зол. — Теперь все это забыто, — поспешно пробормотала Дорина. — Вы сделали ошибку, но оказались достаточно благородным, чтобы ее признать. Вы очень изменились. — Вы уверены в этом? — Совершенно, — кивнула девушка. — Я хочу знать, Дорина, — спросил он, поворачиваясь так, чтобы взглянуть на нее, — какие чувства вы питаете ко мне? Неожиданные слова застали девушку врасплох, и нежные щеки снова порозовели. Блеснув глазами, она отвела от него взгляд. — Нам пришлось пережить вместе, — тихо сказал граф, — много бед и несчастий. Вряд ли с кем-то еще могло случиться нечто подобное! Не могу, однако, поверить, что вы по-прежнему считаете меня чужаком, захватившим титул графа, так же как я не могу думать о вас, как об обычной, очень хорошенькой девушке, дочери местного священника. В голосе его проскальзывали веселые нотки, и Дорина почти по-детски поинтересовалась: — А вы… что вы теперь думаете обо мне? — Вы действительно хотите знать? Но будет справедливо, если сначала ответите на мой вопрос. Девушка, ослепительно улыбнувшись, объявила: — Это очень легко. Я считаю вас человеком, достойным титула графа Ярдкомба, который еще больше прославит это древнее имя. — Возможно, — признал граф, — но только благодаря вам я все еще граф Ярдкомб и считаю, что достигну успеха лишь в том случае, если мне поможете вы. — Мне бы очень хотелось этого, — вздохнула Дорина, — но только сегодня утром я подумала о том, что вы можете прекрасно обойтись без меня. Она говорила с такой неподдельной искренностью, что граф понял: девушка действительно верит в то, что говорит. Как она отличается от остальных женщин, которых он знал! — Вы сказали, что думаете обо мне как о графе, — спокойно заметил он, — но мне по-настоящему интересно узнать, какого вы мнения обо мне как о человеке. Девушка, слегка приподняв брови, взглянула на графа, и тот понял, что она все еще его не понимает. Он протянул руку, помог встать Дорине с дерева. Они вместе прошли немного вперед, чтобы лучше рассмотреть дом, озеро и старые деревья расстилавшегося перед ними парка. — Мы смотрим на Ярд, — прошептал граф, — который вы знали всю жизнь и который так много значит для вас. Но для меня здесь по-прежнему все так ново, ведь двадцать девять лет я жил, не зная этих мест. Поэтому мне очень хочется, Дорина, чтобы вы думали обо мне независимо от Ярда, видели во мне того, кем я был, когда впервые приехал сюда, — простым солдатом, единственным стремлением которого было сделать воинскую карьеру. — Я… кажется, понимаю, о чем вы спрашиваете меня, — пробормотала Дорина, — но, думаю, все, ради чего вы жили и сражались в армии, было лишь подготовкой к настоящему делу, которое подарила вам судьба, и теперь, когда настало время, вы не подведете тех, кто полагается на вас и принадлежит вам, потому что эти люди готовы отдать жизнь за графа Ярдкомба. Граф нежно рассмеялся: — О дорогая, только вы способны дать столь правдивый ответ, хотя это не совсем то, что я желал бы услышать от вас. И заметив, как широко раскрылись глаза Дорины, пояснил: — Вы, конечно, уже поняли: я пытаюсь по своей привычке иносказательно объяснить, что я вас люблю. — Вы… любите меня? — потрясенно прошептала девушка, но лицо просияло от почти неземного счастья. Графу никогда не приходилось видеть подобной красоты, ставшей частью солнечного света и звезд, красоты, слишком неземной, чтобы принадлежать простой смертной. …... — Я люблю вас, — повторил он, — но хочу, чтобы вы любили не графа и не владельца Ярда, а меня самого. И с этими словами он обнял ее и привлек к себе, и, прежде чем девушка сумела что-то ответить, прижался губами к ее губам. Он поцеловал ее очень нежно, не только потому, что знал — Дорину до сих пор не целовал ни один мужчина. Он просто не мог относиться к ней иначе, чем с почтительным уважением. В Дорине было нечто от святой. Он никогда не встречал раньше подобных женщин. Но, ощутив мягкость и податливость ее губ, Оскар стал более требовательным, более настойчивым. Девушка затрепетала, и Оскар почувствовал, что тоже весь дрожит. Все в Дорине так отличалось от страстных ^распущенных женщин, которых он знал в прошлом! Он почти боялся, что грезит и стоит лишь проснуться, как она улетит, исчезнет, подобно облаку. И когда Оскар поднял голову, Дорина прошептала голосом, едва слышным за шелестом листьев: — Я люблю вас… люблю… просто не понимала этого… до сих пор! — Что вы чувствуете сейчас? — допытывался граф. — Вы так великолепны… богоподобны… не может быть, чтобы такой человек полюбил меня! — Потребовалось бы немало времени на то, чтобы рассказать, как сильно, — ответил граф, — но благодаря вам мы будем жить долго, и я стану любить, обожать и боготворить вас, зная, что наше взаимное счастье сделает счастливыми всех людей вокруг. Дорина, тихо вскрикнув, спрятала лицо у него на плече. — Ты плачешь, дорогая? — спросил он. — Неужели я сделал что-то, отчего ты можешь плакать? — Просто… просто я так счастлива! — дрожащим голосом проговорила Дорина. — Только сегодня я радовалась тому, что ты жив, и в безопасности, и получил все на свете… и огорчалась, думая, что больше тебя не интересую. — Но больше всего на свете мне нужна именно ты. Сокровище мое, я не могу без тебя жить! — Неужели… неужели это правда? — Поверь мне, и я готов всю жизнь доказывать тебе это — день за днем, час за часом, год за годом. Граф вздохнул и прижал ее к себе еще крепче. — Именно такую, как ты, я искал все эти годы и был уверен, что никогда не найду, что моего идеала просто не существует! Он осторожно приподнял подбородок Дорины и повернул ее лицом к себе. — Как можешь ты быть такой красивой и в то же время милой, невинной и бескорыстной? Какой великолепный подарок преподнесла мне судьба! — Боюсь, что из-за того, что я всегда жила в Литл Содбери, — выдохнула Дорина, — ты найдешь меня слишком скучной и захочешь вернуться к утонченным дамам, которых знал в Лондоне. Граф понял, что Дорина думает о леди Морин, и решил раз и навсегда объяснить все как есть. — Мне нужно что-то сказать тебе, мое сокровище, пусть это и не слишком важное известие. Однако к тому времени, как ты вернешься домой, новости о случившемся уже разнесутся по всей деревне. — Что произошло? — с тревогой спросила Дорина. — Как раз перед вторым завтраком приехал сэр Роджер, и я выкинул его из дома. И видя, что девушка не отвечает, добавил: — Именно этого ты, кажется, и ждала от меня. Дорина вскрикнула: — Ну конечно! Все так, как я хотела! Теперь соседи узнают, что ты не одобряешь его поведения с Мэри Белл, и станут восхищаться тобой еще больше, и… и доверять тоже. — Я знал, что ты поймешь, — кивнул граф, — и должен сказать еще, что с ним приехала леди Морин и я отослал их в Лондон вместе. Глаза Дорины подозрительно блеснули, и Оскар, осознав, что чувствует девушка, очень тихо произнес: — Все кончено, раз и навсегда. Дорина, я сделал еще одну ошибку и признаю, что был не прав, позволив себе вступить в связь с замужней женщиной. — Она… она была очень расстроена? — Скорее обозлена и сначала не поверила мне. Но больше я не желаю это обсуждать. Знай, что лишь благодаря тебе я понял, каким путем идти в жизни. И теперь мы вместе станем трудиться на благо нашей семьи и наших людей. — Неужели ты действительно так думаешь? — спросила Дорина. — Думаю и говорю. И ношу крест твоей матери, дорогая, с того дня, как ты надела его на меня. Уверен, что когда мы поженимся и будем вместе все дни и ночи, это поможет мне принимать правильные решения и справляться с любыми проблемами. Теперь слезы, наполнившие глаза Дорины, покатились по щекам. — Как… ты можешь… говорить это… — прерывающимся голосом прошептала она. — Как можешь быть… столь недосягаемым и величественным и в то же время… настоящим мужчиной, истинным графом Ярдкомбом? Граф улыбнулся. — Так и думал что речь зайдет о Ярде! Но ведь, дорогая, именно благодаря тебе и Джарвису, как это ни странно звучит, теперь все будет по-иному. И прежде чем Дорина успела ответить, он снова прижал ее к себе и спросил: — Как скоро ты станешь моей женой? Я хочу, чтобы ты повсюду была со мной, и кроме того, здесь так много предстоит сделать, что у нас просто не будет времени для долгого медового месяца, хотя, надеюсь, он не станет от этого менее восхитительным. Дорина тихо засмеялась, и графу показалось, что вокруг запели птицы, проснувшиеся с рассветом. — Ты слишком спешишь! Я еще не сказала, что выйду за тебя. — Неужели осмелишься отказать?! — Я., , немного боюсь, что не такая жена тебе нужна. Даже в самых безумных мечтах я не представляла, что буду жить в Ярде, стану графиней… — Но кто еще, кроме тебя, может понять, какую большую ответственность налагает этот титул? — Именно поэтому… поэтому и опасаюсь, что подведу тебя. — Никогда! — Но почему ты так уверен? — покачала головой Дорина. — Но именно ты обладаешь проницательностью и пониманием того, что правильно и справедливо, и делаешь то, что необходимо в каждый конкретный момент, не колеблясь и не раздумывая. — Это лишь потому, — пояснила Дорина, — что мне помогает Господь. — Знаю, — серьезно кивнул граф, — и очень нуждаюсь в твоей помощи, Дорина. Говоря по правде, я не смогу ничего добиться один. Оскар улыбнулся, и Дорине показалось, что она никогда не видела мужчины привлекательнее. Но тут он спросил так умоляюще, что сердце Дорины перевернулось: — Пожалуйста, моя любимая, моя защитница и наставница, скажи, выйдешь ли ты за меня замуж? — Как только… ты скажешь, когда. — Спасибо, сокровище мое! И он снова начал целовать Дорину, страстно, пылко, требовательно, пока их сердца не забились в сумасшедшем лихорадочном ритме и Оскар не почувствовал, как дрожит стройное тело девушки. — Мы поженимся немедленно! — объявил граф, — и без лишней огласки, если, конечно, ты, дорогая, не захочешь пышной свадьбы. — О нет, нет! — воскликнула Дорина. — Я просто не смогу стоять перед всеми твоими лондонскими знакомыми, знать, что они критикуют меня, перешептываются за спиной, ненавидят за то, что отняла тебя у них… Но думаю, все жители деревни и поместья будут присутствовать при венчании, потому как ты принадлежишь им так же, как они принадлежат тебе. — И тебе тоже, — кивнул граф. — Они будут обижены и опечалены, если не смогут увидеть нашего венчания, и… Дорина помедлила, и застенчиво посмотрела на Оскара из-под длинных ресниц. — Они наверняка захотят выпить эля за наше здоровье, а потом устроить фейерверк на лужайке! Граф рассмеялся. — Ты права, дорогая. Мы пригласим всех, не пожалеем эля и устроим праздничный обед, и конечно, фейерверк, чтобы все было как полагается при таком важном событии. — О, я знала, что ты согласишься! — А ты кое-что забыла! Клянусь, так не поступила бы ни одна женщина на свете, кроме тебя! — О чем я забыла? — с беспокойством осведомилась Дорина. — О приданом, сокровище мое! Но думаю, мы сможем выписать из Лондона все необходимые наряды, и я немедленно займусь этим сам! Дорина положила руки ему на плечи: — Ты обо всем подумал! А я… я даже не вспоминала о подвенечном наряде! Какой простушкой я смотрелась бы в этом платье! — Ты выглядишь прелестно в любом наряде, но поскольку невеста графа Ярдкомба должна быть одета роскошнее всех, то у тебя, мое счастье, будет самое дорогое и красивое приданое на свете! Дорина, глубоко вздохнув, покачала головой: — Я хочу наряжаться только ради тебя, Оскар. Граф снова повернул ее лицо к себе. — Мне безразлично, что ты носишь или делаешь. Глядя на тебя, родная, я вижу лишь огромные серые глаза, в которых отражается твоя чистая душа, такая прекрасная и совершенная, что все время хочется упасть на колени и благодарить Бога, ниспославшего мне тебя. Каждое его слово будто эхом отдавалось в окружающей тишине. Глаза Дорины сияли так, что граф, не в силах продолжать, снова завладел ее губами в жарком, нескончаемом, безумном поцелуе, заставившем их обоих забыть обо всем. Дорина чувствовала, что сердце вот-вот вырвется из груди. Именно в эти минуты она ясно осознала, что они уже соединились навсегда и никакая церемония, даже самая священная, не сможет сделать их ближе и роднее, чем сейчас. Они принадлежат друг другу, и Божественная Сила, оберегавшая влюбленных в самые страшные и опасные минуты, наконец озарила их счастьем и подарила волшебство любви, которое останется с ними навеки.  notes Примечания 1 Изгнание дьявола.